“Бабушка тяжело больна, а вся семья бросается чинить ее любимые тапочки”

“Хранители Наследия”

Как могли заметить читатели, наш сайт крайне редко позволяет себе перепечатки материалов из других источников. Но в данном случае мы решили сделать исключение из правила. И вот почему.

Философ и архитектор Александр Раппапорт публикует в своем блоге “Башня и лабиринт” небольшие публицистические и философские эссе, посвященные в основном архитектуре, но часто затрагивающие и тему сохранения наследия. Посмотреть на самих себя другими глазами и в ином, непривычном ракурсе – всегда полезно. Особенно если текст хотя и вежлив, но отнюдь не комплиментарен.

А. Раппапорт рассуждает здесь на примере московского “Архнадзора”, но в данном случае это не имеет определяющего значения. В его формулы вместо “Архнадзора” можно смело подставлять “Настоящую Вологду”, “Реальную историю”, “СпасГрад” или любое другое градозащитное движение.

Нижеследующий текст (автором он озаглавлен “Проблема наследия – 13”)  - пожалуй, не из разряда тех, с которыми спорят. Он, скорее, из тех, которые внимательно читают, обдумывают, а затем спорят не о том, что написано, а о предмете разговора. Так, кажется, и рождаются новые истины.

“Движение Архнадзор стало, пожалуй, чуть ли не единственной формой действительной социальной и культурной инициативы в РФ, в которой действуют не бюрократические структуры по заранее намеченному плану, призванному сводить всякую инициативу на нет, а люди, глубоко заинтересованные в своем предмете и готовые ради дела тратить время и силы.

Вот почему я вижу в Архнадзоре ростки восстановления российской интеллигенции, которую систематически уничтожала бюрократия с 1918 года.

Ведь бросается в глаза этот искренний и  глубоко образованный энтузиазм на фоне полнейшего равнодушия общественности к тому, что делает наша архитектура, то есть равнодушия к тому, что действительно в тысячи раз мощнее, чем охрана архитектурных памятников, и в которой реализуется наше архитектурное и городское будущее. Казалось бы – парадокс. Граждане должны были бы, прежде всего, выражать протест против бессмысленной архитектурной деятельности, покрывающей сотни квадратных километров территории, а не вставать на защиту отдельных зданий, будь они хоть трижды знаменательны и интересны с исторической точки зрения.

Представьте себе ситуацию, когда  в семье тяжело больна бабушка или ребенок, а вся семья бросается на дело ремонта ее любимой  чашки или тапочек.

Наша архитектура давно утонула в море общественного равнодушия. Ее не видно и не слышно - архитекторы почти не выступают по радио и телевидению, проекты застройки городов не обсуждаются в дискуссиях на архитектурных форумах, в них не участвует та интеллигентная общественность, которая могла бы сказать свое веское слово. Одним словом, наша архитектурная жизнь и интеллигенция оказалась в таком же положении, в котором оказалась и политическая жизнь.

Относительное  невмешательство Архнадзора в проектную жизнь обеспечивает ему возможность существования, не сопровождаемого заушательской критикой и обвинениями в псевдопатриотизме со стороны нашей архитектурной и муниципальной бюрократии.

С другой  стороны, активность Архнадзора все же напоминает действия людей, встающих на защиту несправедливо обреченных на уничтожение. Дома и кварталы защищаются так же, как и люди, оказавшиеся на пути бюрократических планов.

Возникает вопрос – сможет ли это движение  выжить и не станет ли оно само жертвой бюрократического надзора, куда более мощного и беспощадного?

Но в данном случае меня интересует и вторая сторона дела, а именно: в какой мере в самом Архнадзоре понимается эта его частичная свобода и смысл этой свободы. Сможет ли это движение вырасти за свои современные границы и стать началом действительного возвращения Архитектуры на подобающее ей общественное место, или оно останется  клубом чудаков, которым дают жить только потому, что его  энергия никого не пугает. 

Этот вопрос я считаю внутренним для самого Архнадзора и  вызывающим к необходимости и обсуждения его собственных культурных основ.

И главной основой такого рода я считаю понятие «памятник архитектуры» - ибо это и есть имя того, кого Архнадзор вышел защищать. Памятник архитектуры в его нынешнем понимании входит в категорию Наследия, так что выяснять смысл его приходится вместе с анализом и этого понятия современной общественной жизни. Волею исторических совпадений, понятие культурного наследия обрело новый смысл и звучание в ходе возвращения к жизни понятия наследства как личной и частной собственности, передающейся от родителей к детям. До этого строительные объекты и жилища принадлежали государству и не наследовались в законном порядке. Теперь они стали предметом наследования и вместе со всеми другими видами частной собственности вошли в системообразующие начала новой государственной жизни.

Парадокс же заключается в том, что таким образом государство, лишавшее своих граждан на право собственности на жилища и постройки, теперь лишает себя самого возможности отстаивать права на защиту культурных памятников, которые, попав в частные руки, могут стать объектом произвола. Таким образом, в движении Архнадзор можно видеть реакцию на либерализм государства и попытку ограничить частные права граждан. Думаю, что это, может быть, и становится причиной относительно снисходительного отношения к Архнадзору государства, которое и само ищет путей ограничить права граждан в их гражданских свободах, после того, как эти свободы были гражданам предоставлены Конституцией. В этом, возможно, и состоит политическая цель новой государственной бюрократии. И трудность  тут для бюрократии в том, что она не готова отказаться от этих частных прав для себя, и в то же время стремится ограничить их для тех, кто ей не подчиняется.

Стратегия государственной бюрократии в таком случае может состоять в том, чтобы использовать инициативы Архнадзора в своих интересах под видом защиты  культурных ценностей, в частности – «памятников  архитектуры» и перевести как можно большее количество ценных зданий в частную собственность  чиновников и сотрудничающих с государством богачей.

Вот тут-то и могут начаться достаточно  парадоксальные  способы отнесения построек к памятнику архитектуры.

Но для того, чтобы вникнуть в современную судьбу этого понятия, не мешает обратить  внимание на его исходный смысл. Почему именно строительные объекты попадают в категорию «памятников», и мы не сомневаемся в осмысленности понятия «памятник  архитектуры» по сравнению с аналогичным, но не прижившимся  понятием «памятник мебели» или  «памятник посуды»?

А суть в том, что не все памятники культуры, имеющие  культурную ценность и охватываемые понятием наследия, расположены на земле и оказываются одновременно земельной собственностью. Собственность на землю,  которая тоже может передаваться по наследству, и собственность на культурную ценность, которая переходит по наследству не только владельцу вещи или участка, но и нации в  целом, не совпадая по культурному смыслу, оказываются в одном и тот же юридическом статусе. И наоборот, совпадая по  культурному смыслу, находятся в разном юридическом статусе.

Это обстоятельство тесно связано с другим – а именно с историческим временем и вообще временем существования вещи. Есть вещи, и не пустяковые, которые живут в циклическом времени производства и разрушения. Такова одежда, предметы обихода, а сегодня и вся техника. Новый компьютер через десять лет становится «памятником культуры», который никто не станет не только охранять как госценность, но который не пожалеют и владельцы и выбросят в помойный контейнер.

Здесь обнаруживается разница между моральным и физическим старением вещи. Технические вещи морально стареют раньше, чем их материальная основа, а в архитектуре моральная ценность вещи живет дольше его материальной  основы.

Но в понятии памятник  архитектуры есть еще одно парадоксальное совмещение смыслов, касающихся именно памяти. 

1. Памятник  архитектуры  можно рассматривать как вещь, хранящую память  о времени своего строительства.

2. Памятник архитектуры может воспроизводить память об истории   архитектуры, то есть хранящее в себе память о давно прошедшей истории.

3. Наконец, памятник архитектуры в своих формах  хранит в себе трансцендентную по отношении к времени память о земле и небе, то есть о вечности.

Эти особенности отношения архитектурного сооружения  к памяти и времени выводит его за рамки обычных вещей и их моральное и физическое старение.

Самый наивный вопрос в этой связи – можно ли рассматривать новое здание как памятник архитектуры  с самого начала, и входило ли это значение сооружение в замыслы авторов проекта.

В какой мере «вечный» смысл архитектуры может рассматриваться как культурная ценность? Этот вопрос  прямо связан с оценкой каждого сооружения как произведения  искусства.

В какой степени современное здание, порывающее с историей стиля, может рассматриваться как культурный разрыв, как разрушение исторической непрерывности социума?

В какой мере можно рассматривать историческую стилистику архитектурных памятников как измену современности, как утопию или иллюзию?

Все эти вопросы можно было бы умножить, если наряду с символикой архитектурных форм включить в понимание памятника его субстанциальный состав и исторические коннотации, которые может вызвать сооружение, связанные с его исторической судьбой и судьбой его строителей и обитателей.

Но именно эти парадоксальные совмещения свойств архитектурного сооружения указывают на специфическую способность архитектуры быть парадоксальным объектом, попадающим в несколько не тождественных исторических контекстов.

Например, одно и то же здание может попадать в класс объектов, ассоциирующихся  с той или иной  социальной группой, в том числе и в состав антагонистических друг другу групп. В частности, религиозной или властной элитой, аристократией или оппозицией. Но наличие множества других контекстов трансформирует смысл этого сооружения и переводит его в другой разряд, нейтрализуя его исторические коннотации.

Такова судьба религиозных сооружений. Переживавших и период своего господства, и период религиозных войн, и переход в сферу нейтральных в  конфессиональном отношении  культурных памятников.

Аналогичным образом некоторые памятники, принадлежавшие к господствующему историческому стилю или участвовавшие в войне стилей, со временем могут утратить эти следы противостояний и сделаться нейтральными по смыслу культурными ценностями.

В этом отношении архитектура попадает в число явлений или артефактов, имеющих своего рода примирительную и нейтрализующую силу. И эта сила архитектуры в известной  мере корреспондирует с уникальными свойствами интеллигенции, выходящими за рамки  классовой, сословной или конфессиональной элиты.

В таком случае значение движения Архнадзор имеет шанс перерасти  свой нынешний музейно-охранительный смысл и превратиться в точку восстановления статуса и профессиональной интеллигенции (архитекторов) и значимости интеллигенции как независимой социальной группы.

Таким образом, критикуя современное состояние и практику Архнадзора, мы должны рассматривать  не только судьбу его теоретических и практических инициатив, в том числе  способов е вписывания своих идей в нынешнюю политическую и  экономическую конъюнктуру, но и связывать эти параметры движения с особенностями  культурной и аксиологической субстанции самой архитектуры – в том числе  и исторической судьбы этих особенностей – которые также подвержены  старению и разрушению.

Стратегия и тактика такой  методологической двойственности движения Архнадзор не должна оставаться внешней по отношению к движению, но быть насущной рефлексивной нормой  самосознания этого движения.

И тогда Архнадзор как инициатива общественной совести  в изолгавшемся бюрократическом государстве мог бы стать родоначальником массы других надзоров - как выражением универсальной совести, или Интеллигенции.

Но для этого он не должен обманывать не только других, но и самого себя”. 

Досье. Александр Гербертович Раппапорт родился в 1941 г. в Вологде. Закончил Ленинградский Инженерно-строительный институт по специальности “Архитектор”. В 1967-1971 гг. учился в аспирантуре НИИ теории и истории архитектуры в Москве. В 1976 г. защитил диссертацию на соискание ученой степени “кандидат архитектуры”, посвященную методологическим проблемам архитектурно-градостроительного проектирования. В 2002 г. защитил диссертацию на соискание ученой степени “доктор искусствоведения” по теме: “К пониманию архитектурной формы”. В 1965-2004 гг. работал архитектором, социологом, журналистом, вел научно-исследовательскую работу. Опубликовал более ста научных и публицистических трудов по теории архитектуры, дизайна и изобразительного искусства. С 1968 г. - член Союза архитекторов России. С 1985 г. - член Международного конгресса архитектурных критиков.

Фото автора: archi.ru