Мобильная лаборатория профессора Маева

В Канаде и Великобритании работает, у нас пока - в проекте

Получить информацию о физическом состоянии объекта культурного наследия всего за несколько дней, без шурфов и маячков – возможно. Передовые неразрушающие методы физико-химических исследований разработаны и применяются Институтом диагностических исследований при Университете г. Виндзор в Канаде (Institute for Diagnostic Imaging Research at the University of Windsor) и его партнером в Лондоне, компанией True Image Solutions, Corp., активно продвигающей идеи мобильных аналитических лабораторий. Научный руководитель этих проектов – наш соотечественник, доктор физико-математических наук, профессор, почетный консул РФ в Канаде Роман Маев. Сейчас с участием этих двух организаций идут переговоры с Минкультуры РФ о возможности создания аналогичной лаборатории в России. В том числе о формировании мобильной части лаборатории на базе шасси КАМАЗа. На июль 2018 года намечена международная конференция в Санкт-Петербурге, где эксперты обсудят последние научные достижения в области мониторинга и сохранения культурного наследия.

«Хранители Наследия» встретились с Романом Маевым, чтобы выяснить плюсы и минусы новых технологий, оценить их экономический эффект, а также жизнеспособность в российских реалиях.

ОБМЕНЯЛИ НА «ВОДЯНОЙ НОЖ»

- Роман Григорьевич, как это вы, физик, лауреат многих наград, автор многочисленных публикаций и патентов, оказались в мире культурного наследия? Это, видимо, какая-то закономерная случайность?

- Я бы сказал, что как раз по случайности стал физиком. Мой отец Григорий Романович Маев – фронтовик, участник Сталинградской битвы, архитектор, который построил в Москве много красивых зданий. После войны он много лет прослужил в качестве военного строителя, специалиста по фортификационным сооружениям, в том числе подводным. Мама - музыкант, училась у Михаила Фабиановича Гнесина по классу фортепиано.

Отец мечтал, чтобы я тоже стал архитектором. Я очень неплохо рисовал, ездил в Суздаль и Владимир с ребятами из ВГИКа рисовать церкви, монастыри – русскую старину. Но… в 10 классе моя сестра взяла меня в Дом актера, на ночной показ фильма Михаила Ромма «Девять дней одного года». На премьере присутствовали Ромм, Смоктуновский, Баталов, Плотников - и выдающиеся физики, физики с мировыми именами, которые тогда были сравнительно молодыми. Показ и обсуждение фильма длились до утра. Личности этих людей были настолько необыкновенными, что меня, мальчишку, это потрясло. Тогда была мода на физиков, а я их увидел воочию, простых, доступных и искренних. И я понял, что не хочу быть архитектором, не хочу быть художником. Физики - вот это были тогда мои боги.

Я поступил в МИФИ. И моя мечта осуществилась, как в «Девяти днях одного года»: я стал физиком-теоретиком, учился у великих людей –Ландау, Понтекорво, Мигдал, Компанейца... Защитил кандидатскую по физике твердого тела – уже на Физтехе в Долгопрудном.

В это время в стране начался большой бум на тему биофизики: партия и правительство решили дать денег на развитие этого направления в науке. Академик Николай Маркович Эмануэль предложил мне создать Лабораторию биофизической интроскопии и возглавить её. Мне было 26 лет – мальчишка, только защитился. С тех пор и до сегодняшнего дня я сформировался как эксперт в физической акустике, прикладной физике и биофизике, материаловедении, и современных методах диагностики, т.е. в получении высококлассных цифровых изображений, обработке их и правильной интерпретации. Спустя несколько лет мне было предложено помочь создать новое направление в образовании на Физтехе в Долгопрудном – специализация в области медицинской биофизики. Поначалу я стал заместителем заведующего кафедрой медицинской биофизики, а позже ее возглавил. Несколькими годами спустя, в Академии Наук был создан Центр акустической микроскопии; собственно, я был инициатором и идеологом этого Центра и возглавил его. Центр начал успешно развиваться, мы регулярно выигрывали серьезные государственные гранты и контракты. Председатель Государственного комитета СССР по науке и технике (ГКНТ), академик Лавёров выделил нам здание на Воробьевском шоссе. Это стало поистине замечательным временем для меня и моей команды. Я занимал две должности – директора Центра в АН СССР и завкафедрой на Физтехе, у меня в Центре были вакансии, я имел возможность набирать себе на работу лучших студентов. В результате удалось подобрать команду из порядка 40 классных молодых талантливых физиков, у нас была масса амбициозных идей и как результат всего - я начал формировать свою научную школу.

Все это наше пиршество науки продолжалось до 1991 года, до того, как Горбачева сменил Ельцин и попросту обнулил бюджет Академии Наук. В одночасье я, как и мои многочисленные коллеги, руководители научных подразделений в различных институтах РАН, оказался полным банкротом. Многие сотрудники Центра начали уезжать – кто в Японию, кто в Германию, в Америку, в Англию… Центр стал пустеть, и, к сожалению, это произошло тогда со многими научными институтами…

В те же годы началась российско-американская программа «Черномырдин – Гор» по обмену новейшими технологиями с Западом. И меня, признав в ГКНТ ведущим специалистом в моей области, российская сторона внесла в список участников этой программы. Несколькими годами спустя я узнал, что против моей позиции в списке обмена технологий стояла позиция с технологией так называемого «водяного ножа», изобретенного в Канаде. Им можно было разрезать практически любые металлы, а в России в это время была серьезная проблема с утилизацией подводных лодок с титановыми носами.

Так я и оказался в Канаде, в городе Виндзор. Переехал с месячным сыном и маленькой дочкой на руках. Все пришлось начинать сначала, в том числе обустраивать быт семьи.

Мои новые потенциальные заказчики на первой же встрече спросили, могу ли я перенести ультразвуковые методики исследований, которые успешно развиваются в медицине, на автомобильную и авиационную индустрию. То есть создать эффективные портативные и надежные устройства «неинвазивного видения», чтобы наблюдать в реальном времени, что происходит внутри тела конструкции автомобиля или самолета: каково состояние ключевых элементов, какие идут процессы, включая процессы деградации, коррозии, и т.п., каково качество всевозможных соединений; и осуществлять выявление возможных дефектов.

Буквально за 4-5 лет мы создали такой прибор, позволяющий используя ультразвук, видеть детали различных внутренних структур под поверхностью металла. Естественно, надо учитывать, что в первую очередь эти разработки были созданы для американского автопрома – «Крайслера» и «Форда». Соответственно, это должен был быть очень надежный прибор, портативный и максимально простой в управлении, и у нас это получилось.

Но мы на этом не остановились. Продолжали в университете развивать другие альтернативные ультразвуку методики – инфракрасные, термо- и микроволны, радиографию. И, поскольку заказы на наши исследования и разработки продолжали приходить, у моего Института было достаточно финансирования, чтобы формировать мощный парк приборов и поддерживать рост научной школы. В каком-то смысле, я повторял путь, который уже прошел один раз в Москве, но совершенно в других новых для меня условиях.

Исследование картины XVI века в лаборатории Института рентгенофлyoресцентным спектрометром

ПРИБОРЫ ВИДЯТ СОСТАВ И ТЕХНОЛОГИЮ

– В какой же момент культурное наследие стало «конкурентом» автопрома?

- У меня очень много друзей в мире искусства, и мне было интересно попробовать поработать с ними, а если получится, то и помочь, просто в качестве волонтера. Первые пробы мы начали с нашими соседями в Детройте. Там есть замечательный Институт Искусств, который входит в пятерку лучших музеев США: потрясающе подобранная коллекция картин и скульптур. И мы начали работать с несколькими портретами. Сразу же стало понятно, что надо работать в паре, физик должен быть ведом реставратором или искусствоведом – только с такими специалистами можно расшифровать результаты и адекватно интерпретировать их. Поначалу их в основном интересовали отслоения красок, грунтов, в частности, в картинах на деревянной основе, таких как старые иконы. Затем – возможность неинвазивно проникнуть в глубину фрески и увидеть там внутренние структуры, дополнительные невидимые глазу детали… Пошли первые публикации, «пробы пера» в диагностике арт-объектов, мы начали изучать более сложные объекты, выполненные на меди, на камнях. Потом начали изучать бронзовые фигуры и обнаружили очень интересную специфику, связанную с тем, что секрет литья менялся со временем с XVII по XX век, и в каждый период он был особенный. В частности, знаменито литье парижских литейщиков конца ХIX - начала ХХ веков, в этот период ими было изготовлены многочисленные шедевры Ар Деко, Ар Нуво и многое другое. А сейчас, исходя из выросшей моды, на этот период пошли многочисленные китайские, да и европейские подделки, причем довольно высокого качества. Как определить, где оригинал? Мы нашли ключ: он в существенном различии в технологии изготовления бронзового литья и последующей обработке скульптуры. Наши методы позволяют заглянуть внутрь, в тело скульптуры и увидеть те тонкие различия, которые дают возможность сделать заключение по этим признакам – подделка это или нет.

Несколько лет назад к нам обратился известный американский аукционный дом, у которого был выставлен на продажу обеденный стол Ар Нуво и 12 стульев, тонкого чугунного литья (подобно тому как умеют у нас в Касли) за миллион долларов. Их интересовало – это оригинальный сет, изготовленный в самом начале XX века, или послевоенная копия? Чтобы решить эту проблему, нам пришлось привлечь в качестве консультанта даже Нобелевского лауреата по металлургии, которая дала нам ключевую подсказку отличия чугунного литья в начале ХХ века и литья послевоенного, и эта подсказка позволила нам найти нужное научное решение и дать ответ на вопрос. В результате нам удалось провести четкую классификацию данных, которые позволяли нам давать ответственное заключение, оригинальная вещь перед нами или нет.

- То есть ваши приборы видят состав, технологию, а зная, какого времени это технологии, можно понять, подделка ли это?

- Да, это так. Очень скоро наша практика оказалась востребована в Великобритании. Там есть несколько мощных организаций, плотно занимающихся национальным наследием: English Heritage, Scottish Heritage, National Trust. Я познакомился и подружился с ведущим куратором English Heritage – Дэвидом Тикетом, который стал нас активно привлекать к работе. Началось все с Эпсли-Хаус в Лондоне, дворца маршала Веллингтона, с амбициозным адресом: Лондон, №1. Он просто «набит» произведениями искусства. Вдоль 8-метрового обеденного стола там стоит роскошный серебряный сервиз, состоящий из тысячи предметов, серебряных скульптур и подсвечников, подаренный маршалу Веллингтону испанским королем Фердинандом VII. И вот на этом серебре неожиданно появились черные пятна. После предварительного анализа, мы привезли во дворец два прибора: переносной прибор Раман-спектроскопии и портативный ХРФ-спектро-анализатор, тщательно обработали собранные нами экспериментальные данные, описали природу этих потемнений и предложили конкретное решение, как с этим можно бороться и каким образом можно восстановить поверхность.

Таких работ было много… В Великобритании широко отмечалось 200-летие битвы при Ватерлоо, в том же Эпсли-Хаус висит огромная картина с изображением битвы, написанная на цельном куске дерева махагони. И естественно, что под этот юбилей из Букингемского дворца, из Кабинета Премьера, из Парламента стали требовать, чтобы эта картина начала выставляться в разных местах по случаю юбилейных мероприятий. И очевидна естественная реакция куратора музея никуда из стен музея свое сокровище не выпускать. Единственный серьезный повод для этого – плохое состояние картины, так что куратор пришел к нам с просьбой найти как можно больше дефектов на картине, в особенности трещин в дереве и отслоений краски. Понимая его профессиональные переживания за судьбу шедевра, я ему сказал так: «Мы можем провести детальное непредвзятое исследование картины, и в качестве результата предоставить объективную информацию, а вы уже решайте сами, что с этим делать».

Мы приложили все наши старания, однако нашли лишь пару небольших подповерхностных и потому неопасных трещин. Но зато в мы обнаружили, что в центре картины в группе из четырех гусар их оказалось на одного больше! Вместо четырех – пять! Один был попросту замазан по какой-то причине. Для искусствоведа открыть такую загадку - просто подарок судьбы. Кто и почему это сделал? Кем мог быть тот гусар и в чем причина интриги? Для всего этого надо обращаться к архивам, искать, анализировать, читать...

Довелось нам поработать и в Реджент Хаус, который также входит в систему English Heritage. Нас просили просмотреть несколько картин: была гипотеза, что автором одной из них является Тициан. На ней была изображена женщина, которая по каким-то рисовальным наброскам напоминала любовницу Тициана. Для нас это вылилось в тщательный поиск: мы работали только над этим три дня и в результате нашли подпись Тициана. Газета «Гардиан» позднее разместила заметку об этом открытии, и картина в одночасье из 50-тысячной стала 50-миллионной.

Презентация результатов анализa картины Тициана (Pезиденция  Посла России в Великобритании, Лондон). На фото посол А.В. Яковенко, директор мобильной лаборатории Джон Твайдл, научный сотрудник Д. Гаврилов. Презентацию делает проф. Р.Г. Маев

Но, пожалуй, самое мощное впечатление у меня осталось от работы в Кембридже. Там трудится много одержимых своими исследованиями профессоров. Один из них, с которым мы вместе плотно работали, знает все о кракелюрах: о различиях в их природе, закономерностях, географической принадлежности и т.д., короче, он - признанный всеми в мире главный специалист в этой области, автор многих книг. Он познакомил меня со своим коллегой, который крайне эмоционально начал разговор: «Можете мне подтвердить мое предположение? В двух часах езды к северу от Кембриджа в графстве Норфолк есть очень большой и сегодня практически не используемый храм Cв. Mарии, который когда-то, в XIV веке, был очень важным и активно посещаемым религиозным центром. Известно, что там были потрясающей красоты фрески на деревянных панелях. Из архивных записей также известно, что во времена изгнания католицизма из Англии при Генрихе VIII эти фрески не сожгли, но… они исчезли. Есть гипотеза, что прихожане хотели спасти эти фрески и сбили из них скамейки, замазали лица святых краской под дерево, и люди более четырехсот лет сидят на этих святых ликах, не подозревая об этом… Пожалуйста, давайте поедем и попробуем найти эти панели с ликами?» В общем, посадил он нас в какой-то грязный грузовик, и мы с тремя аспирантами, а этот кембриджский профессор за рулем, поехали туда. Очень давно, по-видимому, в этом месте был городок, и было людно. Теперь это просто небольшая деревня. Храм полузаброшен. Короче говоря, мы там активно потрудились весь день с утра и до самых сумерек, но безрезультатно. Внутри церкви было промозгло, мы ничего не ели в течение дня, надежда найти что-либо таяла на глазах... И уже практически когда мы готовы были сворачивать наше оборудование, мы решили напоследок попробовать совместить две методики, используя различные длины волн одновременно в нелинейном режиме. Мы в последний раз переналадили приборы, и лишь только осветили первую панель, как вдруг словно изнутри дерева начал проступать лик святого. Я до конца дней не забуду это сильнейшее эмоциональное впечатление. В этом было что-то невероятное. Настоящее чудо. В общем, из 12 досок, которые профессор «подозревал», на восьми мы действительно нашли эти лики. Об этом тоже много писали в английской прессе.

Обсуждение стратегии анализа иконостаса в церкви XIV века Cв.  Mарии (графство Норфолк в Англии) 

А затем к нам стали обращаться с просьбами проинспектировать здания на предмет утечки тепла, инспекции конструктивных и структурных изменений. В этом случае уже требовалось довольно сильное проникновение внутрь стен, другое разрешение деталей изображения, и т.п. Мы серьезно оценили возможные новые подходы, включая преимущества терагерцовой техники, а также возможности микроволновой техники, - оба подхода позволяют реализовать глубинные изображения внутри стен, конструкций, в том числе старинных кладок крепостей, исторических построек. Кстати, первые работы в области получения микроволновых изображений начались у нас в России, в Институте общей физики, у академика А. Прохорова, мои коллеги этим первыми начали заниматься еще в 1980-е годы. Но в 1990-е, как и в моем персональном случае, это, к сожалению, было остановлено, хотя позже в Университете им. Баумана профессор С. Ивашов начал активно развивать эту технологию и сейчас успешно продвигает ее для самых различных практических приложений. Кстати, мы приобрели у него один из его приборов и успешно работаем с ним.

Подготовка к термографическому анализу портрета неизвестного художника XVII века

ОТ ПАМЯТНИКА НЕ НУЖНО НИЧЕГО ОТКАЛЫВАТЬ ИЛИ ОТПИЛИВАТЬ

- А кто это «мы»? Ваша фирма, лаборатория?

- Поначалу принципиальные новые научные подходы и методики были разработаны нашей командой в Институте при Университете города Виндзор в Канаде, на базе имеющегося у нас разнообразного научно-аналитического парка приборов. Нами были тщательно отобраны те методики, которые представляют безусловный интерес для работы с произведениями искусства и объектами культурного наследия, с учетом также портативности приборов и возможности работать вне лаборатории. В результате нам удалось создать базовую модель мобильной лаборатории, которую мы постепенно и реализуем с нашим партнером в Лондоне, компанией True Image Solutions, Corp., активно продвигающей идеи мобильных аналитических лабораторий. Именно мобильных, что принципиально, так как в этом случае не к нам привозят ценные предметы искусства, а мы приезжаем на место, будь то коллекция картин или объект национального наследия.

У нас идеальная схема: мы приезжаем на объект, устанавливаем оборудование, собираем данные, предварительно их обрабатываем на месте и затем, уже по возвращении, завершаем обработку данных, интерпретируем полученные результаты и предоставляем вам отчет. При этом это неинвазивный (неразрушающий) аналитический процесс, здесь не стоят вопросы страховки, связанные с перемещением ценностей и их хранением, вся процедура предельно прозрачна, сняты риски подмены, подделки и т.п. криминала.

- А возможно ли с помощью вашего оборудования находить подземные части исчезнувших сооружений, фундаменты, подвалы, катакомбы?

- Честно говоря, мы этим не занимались. Но, понимаете, мы, физики, –народ творческий и достаточно глубоко понимаем технологии. Поэтому если будет поставлена такая задача, то и решение найдем. Наверняка будут найдены методики и новые подходы. Как я уже упоминал ранее, для этих целей могут быть частично использованы как терагерцовая, так и микроволновая техника, - оба подхода позволяют создавать глубинные изображения подземных частей сооружений, фундаменты, подвалы, катакомбы, старинные кладки крепостей, исторических построек и т.п. Помимо этого, в области геофизики есть аналогичные методики, используемые при поиске новых месторождений, есть интересные технические решения в области двойных технологий, существуют методики поиска труб, проложенных под землей, ну и, наконец, уникальные технологии, используемые, например, израильской армией для обнаружения подземных тоннелей террористов и т.п.

– Ваши методы работают без вмешательства в саму структуру объекта?

- Да, все наши методики неинвазивны. От памятника не нужно ничего ни откалывать, ни отпиливать. Мы принципиально против этого. Поэтому если вам нужно удостовериться, что эта каменная кладка появилась позже, чем другая, мы можем провести все спектральные измерения и сравнить две кладки, с тем чтобы найти различия.

В нашем портфолио был такой проект в Брайтоне. Там есть дворец королевы Виктории с уникальной медной ажурной крышей. Она состоит из многочисленных тонких пластин. Порядка ста лет назад, в 1920-1930 годах, здесь была проведена реставрация. С точки зрения English Heritage - неудачная. Сейчас, по прошествии почти 100 лет, нас попросили найти различия – где крыша отреставрирована, а где нет.

Более того, мы планируем применить там свою собственную технологию напыления по восстановлению этой уникальной крыши. То есть помимо анализа мы еще можем, грубо говоря, наращивать металл. Это может быть бронза, это может быть медь, это может быть сталь, это может быть практически любой другой металл, используемый как в искусстве, так и при строительстве.

Эта технология была придумана изначально для более утилитарных задач, но мы удачно применили ее в области реставрации в Англии. В частности, мы успешно провели в 2016 году модифицированным методом холодного напыления реставрацию скульптуры «Фонтан Кони Гелиоса», расположенную на углу Пикадилли в туристическом центре Лондона. Годом ранее мы отреставрировали памятник генералу Гордону в Кадетском Корпусе Её величества. Памятник изображает генерала сидящим на верблюде, у которого все ноги практически полностью проржавели. Их пытались реставрировать традиционным образом, но ничего не вышло, так что реставраторы обратились к нам за помощью. Для начала они отрезали у верблюда одну самую проржавевшую ногу и прислали семьдесят килограммов этой ржавой глыбы нам в Канаду «на пробу». Мы начали с детального спектрального анализа природы металла ноги, потому как бронза XVII, XVIII и XIX веков – различна по составу. Спектральный анализ позволил нам подобрать порошок такого же химического состава, как и оригинальный, и, напылив его, мы нарастили металл в некоторых местах до 5-7 мм толщины, обработали эту поверхность, потом покрыли патиной и вернули ногу в Лондон. Там ее приварили обратно и она сейчас - как новенькая. Кстати, этот проект был под патронатом Её Величества Королевы Елизаветы II.

Реставрация модифицированным методом холодного напыления скульптуры “Фонтан Кони Гелиоса”, расположенной на углу Пикадилли в туристическом центре Лондона  

Фрагмент покрытия восстанавливающим бронзовым слоем утерянных частей на ноге лошади скульптуры “Фонтан Кони Гелиоса”

ПАСПОРТ ПОДЛИННОСТИ

- То есть штаб-квартира вашей лаборатории находится в Онтарио?

- Да. Там Институт при Университете Виндзора, коллектив около 50 человек. Но в Лондоне семь лет назад мы создали компанию, которая называется «True image solutions». Эту компанию в качестве СЕО возглавил опытный специалист, один из бывших топ-менеджеров «Дженерал Электрик» Джон Твайдл. Я рад, что нам удалось убедить его возглавить это перспективное и интересное направление.

- То есть культурное наследие – это лишь одно из направлений деятельности компании? Вы работаете еще с оборонкой, авиацией и медициной?

- Культурное наследие, я вам честно говорю, пока денег не приносит, для нас это пока что чисто затратный проект, но в последнее время он, дай Бог, становится окупаемым. Так что мы оптимисты.

- А сколько стоит ваше исследование в среднем, если это не коммерческая тайна?

- Пока мы работаем, чтобы просто покрыть свои расходы – в основном работу и транспорт. Кстати у нас был очень интересный проект в Москве, в ГМИИ им. Пушкина в 2011 году. Тогда мы получили грант от Министерства культуры, который покрыл все наши расходы.

- А что там было за исследование?

- Был контракт на исследование коллекции импрессионистов. Но когда мы привезли оборудование и отрапортовали директору музея, - великой Антоновой, что готовы с завтрашнего дня начинать работу, то по внутренним причинам нам с импрессионистами поработать не удалось. Тогда Антонова выделила для наших исследований уникальную коллекцию, включающую картины Рембрандта, Тициана, Сенья ди Бонавентура, Гварино и т.д. Это был интересный для нас проект с интересными открытиями и, как результат, с публикациями совместно со специалистами музея, в общем, это был хороший опыт.

Недавно мы, похоже, нашли тему, которая поможет приносить доход нашей компании и проекту «мобильная лаборатория». Если объяснить вкратце, то мы научились делать «отпечаток картины» – по аналогии с отпечатком пальца. Поскольку наше основное направление - это работа с изображениями, а одно из приоритетных направлений в институте – биометрика, то мы очень глубоко вовлечены в процессы анализа изображений, их оцифровки, запоминания и сравнительного анализа. То есть я могу «запомнить» картину в определенный момент времени в определенном ее состоянии. И могу со 100-процентной точностью сравнить ее с собой же в любой последующий момент времени. Так что вы уже ее никогда не сможете подделать, это станет попросту невозможным.

Первое, с чего мы начали – с кракелюра. Есть разные виды кракелюр – поверхностные, глубинные, от грунтовки. И мы научились кракелюры на картинах запоминать, отцифровывать, распознавать, кодировать и сравнивать, то есть засекречивать.

Предположим, вы из Эрмитажа или из Русского музея отправили коллекцию картин на экспозицию - в Китай, в Австралию, куда угодно. Через шесть месяцев картины вернулись. Где гарантия, что вернулись не подделки? Ответ куратора стандартный: «Это мои дети, я их помню». Мой комментарий на этот ответ: «Во-первых, где уверенность в человеческой порядочности куратора? Может быть, 99% кураторов порядочные люди, а 1% – нет, и этот самый 1% за сто тысяч долларов скажет на подделку: «Да, это моя картина». Во-вторых, я просто не уверен в том, что куратор реально может во всех случаях подтвердить, что это все-таки «его» картина. Много ведь и гениальных копиистов. А здесь бесстрастная техника и холодные математические алгоритмы, которые не подкупишь, к тому же это все будет недорого.

- То есть вы даете некий паспорт подлинности?

- Да. И это важно не только для распознавания, это еще и для мониторинга «здоровья», т.е. состояния картины очень полезно. Раз в два-три года вы просто проверяете состояние и убеждаетесь, что все трещинки на месте, а вот почему-то в левом верхнем углу часть трещин начала расползаться. Вызываете реставраторов: «Давайте думать, что происходит. Может, это связано с кондиционером или вентиляцией, может, картину нужно перевесить, может, что-то еще...» Важно, что у вас все это находится под контролем.

Итак, после кракелюра, мы начали изучать холст, потом дерево. Мы изучаем с помощью инфракрасного света или рентгена внутренние структуры дерева или выявляем особенности структуры холста и запоминаем это. В этом случае их тоже уже невозможно подделать, потому что структуру дерева невозможно поменять, а старинный холст переткать. И так далее. Очень интересные результаты мы только что получили для заказчиков из Китая – по рисовой бумаге и по шелку.

И вот это направление, конечно, может приносить доход, поскольку оно интересно и коллекционерам, и страховщикам. Так что у нас появился новый продукт – «отпечаток» картины, который надо хранить в виде кодировки. Но здесь возникает вопрос, где и как хранить эти кодировки? Как защищать от хакеров собранную нами базу уникальных данных? И это очень серьезная тема. Мы долго подбирали для себя партнера, который был бы экспертом в области кодировки и шифрования, и недавно подписали стратегическое соглашение с компанией Everladge, - одним из мировых экспертов в области кодировки и защиты на базе технологий blockchain. Теперь наша совместная задача – создать линию продуктов высокозащищенного кодирования для защиты художественных произведений как классического, так и современного искусства. Сегодня это крайне востребованный рынок и мы готовимся выйти на него с нашим оригинальным продуктом.

- С помощью ваших методов можно нанести серьезный удар по рынку подделок.

- Да, эта тема крайне актуальна... Приведу лишь один пример, - по данным ФБР и таможенных служб США, в стране насчитывается 9428 работ Рембрандта, при том, что Рембрандт за всю свою жизнь создал лишь около 400 картин, 300 гравюр, 1400 рисунков и 350 офортов. И что теперь с этим всем делать? Как бороться? Например, мы приедем на мобильной лаборатории в город Филадельфия, где в экспозиции музея города выставлены три Рембрандта. И после проведения экспертизы гордо скажем: «А у вас ни одной картины настоящей нет». Кому от этого будет хорошо? Город гордится своей коллекцией, так же, как и горожане; деньги за эти картины выплатили, возможно, еще в позапрошлом веке, и спрашивается, кому от этой никому не нужной правды будет лучше?

Эта тема горячо обсуждалась несколько лет назад на заседании в Smithsonian Academy в Вашингтоне, и все мы единогласно пришли к выводу, что нет необходимости ворошить прошлое, но делать такой анализ нужно и важно при сегодняшних покупках-продажах, а также на аукционах и при оценках частных коллекций. И делать это нужно абсолютно конфиденциально.

Рабочий момент в ГМИИ им. А.С. Пушкина

МИНИСТЕРСТВО КУЛЬТУРЫ БУДЕТ ИДЕОЛОГОМ

- Давайте поговорим о российской части вашего проекта. Он предусматривает развертывание мобильной лаборатории здесь? Или как? Не из Лондона же каждый раз прилетать, если что...

- Целесообразно разработать программу на 5-7 лет, в течение которых Лондонская лаборатория в качестве стратегического партнера будет с большим энтузиазмом методически и организационно помогать новой подобной структуре в России становиться на ноги и разворачивать свою деятельность. Поэтому изначально надо сформулировать задачи и цели, затем составить список объектов национального наследия, которые должны быть обследованы. Это большая работа, и она должна быть сделана, безусловно, под эгидой Министерства культуры РФ.

Ну а нам потребуется сделать ревизию конкретных методик, которые наиболее оптимальны и соответствуют задачам (причем предпочтительнее брать российские разработки, и такие здесь есть), сформировать номенклатуру необходимых приборов. На данный момент, как я понимаю, у нас очень практическая задача: нам нужно просто помочь с инвентаризацией зданий исторического и культурного наследия. На коллегии Министерства культуры, которая была летом 2017 года, стоял вопрос о том, что создание мобильной лаборатории – это один из приоритетов. Теоретически это решено. Теперь надо ожидать от Министерства конкретных практических шагов.

Базой, скорее всего, будет Русский музей. Предполагается, что курировать лабораторию будет Академия Наук - с точки зрения техники, а Лондонская мобильная лаборатория будет выступать в качестве стратегического партнера и помогать новой российской структуре налаживать свою деятельность. Ну а Министерство культуры будет идеологом и будет объяснять, чем нам надо заниматься.

- А сколько, например, нужно времени, чтобы оценить состояние двухэтажного старинного особняка?

- Смотря что вы хотите оценить. Утечку тепла? Или прочность кладки? Аварийность? Нужно в первую очередь понять критерии. Насчет трещин и утечек тепла – за два-три дня мой специалист с инфракрасной камерой все спокойно обойдет и укажет, где и что. Очень хорошо это делать зимой, пользуясь естественным контрастом температур. Но дальше встанет вопрос: а что это за трещина, она проникает через всю стену или она волосяная? Динамична она или застабилизирована и не развивается? Здесь уже нужно привлекать экспертизу строителей. И вот в этом-то и весь смысл и сила такого проекта, в результате которого у нас через год-два будет сформирована уникальная команда из экспертов разных специальностей. Надо четко понимать, что работа наших экспертов ни в коем случае не заменит труд реставраторов. Мы лишь помогаем добывать объективные данные об объекте, невидимые глазу. Причем мы можем содержать на постоянной основе лишь небольшую базовую команду таких экспертов в структуре мобильной лаборатории, состоящую из, скажем, 8-10 экспертов, а остальных же привлекать лишь по мере необходимости на условиях контракта.

Я уверен, что проект мобильной лаборатории в России, в случае его осуществления, будет очень полезным, эффективным и экономически оправданным.

Беседовали Евгения Твардовская и Константин Михайлов

Фото предоставлены Романом Маевым