Юрий Ряшенцев: Мне даже на Арбат переехать было бы страшно

Юрий Ряшенцев (род. 16 июня 1931 года в Ленинграде) - известный поэт и прозаик, киносценарист. Автор текстов песен, которые запомнились нескольким поколениям соотечественников - к «Трем мушкетерам», «Гардемаринам» и «Аргонавтам», «Острову погибших кораблей», «Забытой мелодии для флейты», мюзиклам «Метро» и «POLA NEGRI». Источник вдохновения Юрия Ряшенцева – родные Хамовники, которым поэт посвятил десятки стихотворений и роман. Как меняется знакомое с детства пространство жизни и что это означает для человека – об этом была наша беседа.

- Юрий Евгеньевич, в Вашем романе «В Маковниках и больше нигде» прочитала такие строки: «… есть свойство у времени в нашем регионе: тянуться, тянуться, тянуться, а потом вдруг сорваться, как пружина, и все – вдребезги: глядь, кто рядом был – нет никого!» Как вы думаете, можно ли это свойство распространить и на архитектурный облик Ваших любимых Хамовников?

- Я сразу хочу сказать, что ничего не понимаю в архитектуре и, более того, даже как-то всегда демонстративно сторонился всяких специальных знаний из этой области. Я всю жизнь, с трех лет, жил в Хамовниках. И воспринимал этот район как пространство жизни, не придавая значения тому, что вот дом Льва Толстого, а вот усадьба Трубецких. Хамовники, как и сама жизнь, наполнены и красотой, и парадоксами. Начиная с того, что Хамовники расположены между двумя левыми берегами Москвы-реки.

Или, скажем, парк Мандельштама, который сейчас чаще называют парком Трубецких. Я однажды разыграл своих ленинградских друзей, когда мы соревновались в количестве и качестве достопримечательностей Москвы и Петербурга. Я сказал: а вот наверняка сада Мандельштама у вас нет. И – выиграл. Парадокс в том, что все думают, что имеется ввиду Осип Мандельштам. А ведь на самом деле, речь о некоем революционере, организаторе детского школьного движения, который тоже носил фамилию Мандельштам. И вот - парадокс: на протяжении всей советской власти, сгубившей Мандельштама в лагерях, в Москве был парк его имени.

А вообще для нас этот парк был фактически двором, во время войны там обитала дворовая шпана, в пруду мы учились плавать.

- Как Вы оцениваете перемены в облике парка и застройку вокруг?

- Парк окружили элитными домами. Когда это началось, я говорил с Михаилом Швыдким, просил вмешаться, но видимо, в этих домах живут очень влиятельные люди, до которых не достучаться. 

Сад закрывается летом в 21-00, зимой в 20-00, но думаю, что у этих элитных жителей есть ключи. И еще рядом возник этот «Автовилль» - музей автомобилей. Может, он и замечательный сам по себе, но почему в этом месте? 

Он «съел» Артамоновский трамвайный парк. Кстати, троллейбусы в нем не умещались и стояли вдоль всей Усачевки. Открытые. Ну, а учитывая жилищный кризис, это было место для влюбленных. Там гнездились парочки.

Беда в лихости, с которой действуют эти люди. Они все знают, все понимают, но им нужно сделать себе квартиру именно в этом месте. И - под разговоры о развитии города. Иногда происходит искусственное сталкивание добра с добром. Скажем, я сейчас в сложной ситуации в связи с «Геликон-оперой». Считаю, что это замечательный театр, там шел спектакль «Царица» по либретто, которое я написал в соавторстве со своей супругой Галиной Полиди. У постановки очень масштабные декорации, они просто не помещаются на временную сцену, которая у театра сейчас. Так вот «Геликон-опера» нуждается в новом пространстве, но жалко и усадьбу Шаховских на Никитской, которая в результате оказалась между молотом и наковальней. 

Сейчас и театр в подвешенном состоянии, и усадьба фактически разрушена.  Вот уж действительно «все вдребезги». Благие намерения как-то не приживаются у нас.

Что с этим делать? Я не знаю.

- У Вас много стихов и роман, посвященный Хамовникам. А как, когда началось такое влияние этого места на Ваше творчество?

- В девятом классе, просматривая иллюстрации к «Фаусту», я узнал в одной старой гравюре наш районный сквер, Девичку. У меня есть стихотворение, которое так и называется «Гравюра»:

Что за мистика мне явлена на площади листа?
Это дерево... Какие-то знакомые места...
И внезапно как невидимый разрушился барьер:
тьфу, да это же Девичка, это наш районный сквер!

Я вообще не представляю себя вне этого района. Мне даже на Арбат переехать было бы страшно. Вот интересно получилось, смотрите. Окуджава – певец Арбата, Алексей Дидуров – прекрасно знал Москву подворотен, центр, непарадную столицу. Мой курс пединститута вообще получился каким-то певческо-поэтическим: Юлий Ким, Юрий Визбор, Юрий Коваль, Макс Кусургашев, Сева Сурганов. Я- всю жизнь пишу о Хамовниках…

Летом работаю вот уже много лет подряд, знаете как? Я выезжаю на машине в Лужники, ложусь на газон под деревьями и работаю там, или пока не выжжена трава – у Новодевичьих прудов. Вообще Новодевичий - одно из красивейших мест в Европе. За границей давно бы выпустили массу олеографических изображений с видами монастыря, с прудами. У нас же - все руки не доходят. Я обожаю показывать Новодевичий друзьям. Попробуйте встать под его стенами и идти вокруг прудов. Увидите, что там деревья растут таким образом, что сначала появляется только один собор или крест, он проявляется, потом исчезает, затем открывается следующий вид и т.д., и, в конце концов, – раскрывается общая панорама. Я вычислил это опытным путем, абсолютно неожиданно для себя. Это всегда меня зачаровывало.

Вообще Хамовники – это такое предместье, я бы сказал. Когда мы купались в Москве-реке, видели с одной стороны Кремль, с другой – абсолютно сельский пейзаж. Я вырос и живу до сих пор в доме фабрики Красная Роза, напротив – такой же дом Гознака, чуть дальше – завода Каучук. Здесь были коммуналки, в которых жили горожане в первом поколении, на выходные уезжавшие к себе в деревню. Из окон доносилось «Хасбулат молодой», в сараях во дворе выращивали поросят.

- Сейчас, конечно, этот район не узнать.

- Москва, о которой говорил Зиновий Гердт, – уютная, с дворами – конечно, уходит. Но важно, с каким отношением к городу эти изменения происходят. Важно, знают ли нынешние москвичи свой город.

Я в молодости преподавал в школе для трудных подростков, которая находилась в районе нынешнего Ленкома. Так вот, мои ученики целыми днями слонялись по улице Горького, по Бродвею то есть. И я решил направить их энергию в мирное русло. Бросил им вызов. Сказал, что вы думаете, что знаете Москву, а ведь это совсем не так. Вот вам загадка. В Москве есть улица, мне кажется, что она напоминает Вашингтон. Она не имеет названия, это фронт корпусов, внутри которых - зеленые бульвары, тянется от скверика Девички до Новодевичьего монастыря. Ищите. Вы бы видели, как у них загорелись глаза. Стали метаться, что-то выяснять. Я загадал внутренние улицы Пироговской клиники.

Надеяться можно на вот такие глаза. На такой искренний интерес.

Знаете, у меня есть стихи, в которых я выражаю некоторую тоску по тому, что вот, разрушен храм Христа Спасителя и сделан бассейн "Москва". Потом спустя годы я написал стихи о том, что вот, храм восстановлен, но вспомните, какой был бассейн "Москва". Это некая диалектика жизни. Вещи необъяснимые, на которые мы влиять не можем. Но все же Москва требует деликатности в отношении. И вот этого сейчас ей очень не хватает.

Беседовала Евгения Твардовская