НОВОТОР
Поиск знаменателя, тайного слова, опыт метабиографии
Рустам Рахматуллин
От редактора. У этого текста давняя история. Я рискну предположить, что он начал рождаться поздней осенью 1986 года на заснеженной и пустынной дороге из Арпачева в Торжок, по которой мы с Рустамом брели за отсутствием автобуса. Вернее, брел я, а Рустам, склонный к стремительности, периодически уходил чуть не на полверсты вперед, потом поджидал меня, чтобы обменяться парой реплик, потом вновь скрывался за поворотом. О чем он думал там? Неужели не об этом – «на что похожа колокольня Арпачевской церкви: не на минарет ли?» О чем там еще можно было думать, когда мы видели уж Торжок, Черенчицы, Арпачево; когда провели полчаса, не в силах уйти, в волшебном пространстве меж двух оболочек купола черенчицкого храма; когда назавтра собирались в Раек?
Когда мы решили отметить день рождения Николая Александровича Львова, мне захотелось перечитать этот текст, и выяснилось, что - непостижимым образом – его нет в Сети. Он опубликован в 1993 году в журнале «Новая Юность», а потом, в 2001-м, с сокращениями, в «Независимой газете». Эти публикации были, что называется, в прошлой и позапрошлой жизни, а вот текст «Новотора», несомненно – часть жизни и сегодняшней, и завтрашней, и послезавтрашней. И он будет необходим, пока на нашей земле будут стоять творения Николая Александровича Львова, а наши потомки будут на них смотреть и пытаться что-то себе объяснить.
Публикуем с любезного согласия автора.
Константину Михайлову
П р о м е т е й. Но объяснить хочу вам все значенье / Моих благодеяний.
Эсхил. Прометей Прикованный.
Природы всякий чин страдает
Под бременем льдяных оков;
Одни сердца не замерзают
Российских огненных сынов.
Николай Львов. Новый XIX век в России.
Новатор
Новотор значит житель или уроженец Новоторжского уезда Тверской губернии, ныне называемого Торжокским, и самого Торжка, в древности называвшегося Новым Торгом. Есть еще форма новоторжец - так сказать, профанная. Новотор звучит не только таинственней, но и благородней, ибо уходит отзвук торга и слышится торить - пролагать путь. В сущности, слышится новатор, что на латыни значит обновитель. Новотор, если вслушаться, есть новатор самый мощный и упрямый - может быть, благодаря мужскому ударению на третий слог.
Знаменитейший из новоторов, местный помещик Николай Александрович Львов был истинным новатором.
На сакраментальный вопрос, как столькое по силам одному, причем с одной гвардейской школой за плечами, возможен лишь такой ответ: по силам, когда и если все дела суть грани одного; виды одного рода.
Поиск этого знаменателя, тайного слова есть опыт метабиографии Львова, то есть очерк его пути на этаже метафизического, символического.
И в нем живет
От Арпачёва, новоторжского имения Петра Петровича Львова - дяди нашего героя, до Никольского-Черенчиц, имения самого Львова, - два километра. Достаточно, чтобы подумать, на что похожа колокольня Арпачевской церкви: не на минарет ли? Тогда и храм - не на мечеть ли? И как в этом разе понимать Николая Александровича.
Войдя в Никольское-Черенчицы, нужно сперва увидеть в парке пирамиду-погреб, чтобы найти новые поводы к недоумениям. Внутренность пирамиды подобна сводчатому храму, с характерно львовским «двойным» куполом, с пропущенным в округлый вырез нижнего купола «паникадилом» и другим, тоже округлым, вырезом в полу, сквозь который видно глубокое подземное помещение.
Так же была устроена и надкладезная часовня в Торжке - часть водопровода, современного московскому; и снесенный в советское время могилевский собор Святого Иосифа - зодческий дебют Львова (1780 год); и Воскресенская церковь в Никольском-Черенчицах - мавзолей, построенный Львовым для себя.
Здесь надо знать, что Рим дал миру открытый в небо купол-фонарь, а по русскому климату понадобился Львов: в круглый вырез темени нижнего свода видно рисованное небо верхнего, освещенное из окон, скрытых между сводами. Впрочем, именно в черенчицком мавзолее новшество потеряло смысл: верхний купол тоже вырезан по темени и по вырезу остеклен, отчего нижний делается только данью любимому приему.
А не разомкнуть верхний купол было невозможно: «Я всегда думал выстроить храм солнцу, - пишет Львов, - не потому только, чтоб он солнцу надписан был, но чтоб в лучшую часть лета солнце садилось или сходило в дом свой покоиться. Такой храм должен быть сквозной...» Львов имел в виду взгляд от усадебного дома. В итоге хозяин-архитектор поставил храм к востоку, а не к западу от дома, так что солнце поднималось, восходило из него.
Единственное уцелевшее крыло главного дома ныне открыто всем ветрам. Трудно узнать в нем часть той виллы, чертеж которой сопровожден задорной подписью: «Прожектировал, чертил, иллюминировал, строил, гравировал и в нем живет Николай Львов».
Это подпись счастливого человека; и действительно, в черенчицком доме Львов «женат на счастье был». Счастьем Львова на всю жизнь стала Мария Алексеевна Дьякова. Когда ее отец-сенатор согласился наконец на эту партию и свадебный поезд приехал из Петербурга в Ревель, то лишь в церкви открылось, что молодые давно и тайно венчаны. На этот случай были готовы крепостные юноша и девушка, которых обвенчали вместо господ.
Русская пиростатика
Есть ли в уцелевшем крыле дома «воздушные» львовские печи? Ведь, пишет Львов, «по мненью моему, та печь лучше, которой совсем не видно. Ее дело греть, а украшать печами комнаты последнее дело... Многие пресмыкающиеся иноплеменных пустых затей профессоры научили нас делать... в комнатах холодные пирамиды, срезанные колонны, обелиски, печи гробами, урнами, пушками и вазами... Печи вазами столь же безобразны, как и вазы печами...»
Да и не сразу разберешь, что такое эти печи, эта львовская «Русская пиростатика, или Употребление испытанных уже воздушных печей и каминов, посредством коих... нагревается комната наружным воздухом» и, следовательно, «переменяется в покоях вредный воздух на свежий, но теплый» и при этом как-то «отвращается дым» одновременно с доставлением «разных удобностей к удовольствию жизни и здоровья служащих».
Шутка из книги «Русская пиростатика»: «Помилуй, батюшка! У меня из душника камина, по твоему построенного, капустой пахнет! - Откуда он проведен, сударыня? - Из погреба. - Есть ли бы из конюшни, то бы не пахло капустою!» Словом, в воздушных печах воздух втягивается в дом с улицы, нагреваясь над источником огня, попутно освежаясь травами, и вытягивается через другой душник.
Торжок
«Новоторжской столицей» называл свое Никольское сам Львов. Вообще, Торжок, Никольское, и Арпачёво, и многочисленные новоторжские усадьбы родственников и соседей служат пространственным центром львовских путей, львовского космоса. Центром весов, на чашах которых помещаются Москва и Петербург, а перекладину образует тракт между двумя столицами. На этом тракте Львов провел полжизни, по случаю записывая песни ямщиков. На этом тракте с Новоторжским краем соседствует Валдайский, где Львов разведал первый русский уголь.
Кто видел собор и колокольню Борисоглебского монастыря в Торжке, тот согласится, что этот город построен Львовым. Или, как скажут архитекторы, «решен» им.
Борисоглебский собор - один из манифестов начинавшегося русского палладианства - традиции, в которой Львов соседствует с Кваренги.
Дебют
На закладке новоторжского собора в 1785 году архитектор был представлен императрице.
Ей же Львов, не учившийся архитектуре, как и всему прочему, систематически, обязан своим зодческим дебютом. По свидетельству его двоюродного брата и первого биографа - Федора Петровича Львова, когда императрица доверила Николаю Александровичу Могилевский собор, тот пришел в великое замешательство. «...Но делать было нечего, отступить было невозможно, - пишет биограф, - надобно было совершить огненный, так сказать, путь, в который он был призван!»
Но почему путь Львова назван огненным? Не здесь ли ключ?
Великий угольник
В 1760-х годах академик Паллас видел в окрестностях Валдая, на берегу Мсты, «земляной», то есть каменный, уголь. В 1786 году Львов нашел залежь в Боровичах.
«...В Валдай послан я по именному повелению искать угля и нашел, - пишет он другу, тамбовскому наместнику Гавриле Романовичу Державину; - твоему тучному украинскому смыслу, я чаю, и в голову мотыгою не вобьешь, сколько это важно для России; мы только, великие угольники, сие смекнуть можем. А сколько я сего угля нашел, скажу только то, что если ваш тамбовский архитектор возьмется сделать над светом каменный свод, то я берусь протопить вселенную.»
Россия импортировала дорогой английский уголь. Считалось, что русский уголь не горит. Теперь Львов тщится доказать обратное.
Именной указ «О разрабатывании и введении в общее употребление земляного угля» будет дан только через одиннадцать лет после боровичской находки. Дан уже от Павла, 21 августа 1797 года. Тогда же Львов будет назначен Главным директором угольных приисков и работ в Империи.
Цена английского угля немедля падает. Еще восемь карьеров заработают к 1798 году в разных концах страны: в окрестностях Алексина, Козельска, Зарайска, Ряжска, Симбирска, Павлограда и Бахмута. Наверное, сам Львов мог бы назвать себя, во-первых, основателем российской угольной промышленности, архитектором же - во-вторых, если не в-третьих.
Из пыли пирамида
Ибо во-вторых Львов мог назвать и землебитное строение.
Романтик Павел потрафил и этому, самому причудливому из мечтаний Львова, назначив его, помимо прочих непременных членств, Главным начальником земляного битого строения в Экспедиции государственного хозяйства, главой Школы землебитного строения. Каждому губернатору предписывалось всякий год слать в Черенчицы казенных крестьян и, по желанию помещиков, - помещицких. Барам была прямая выгода: Львов готовил по меньшей мере домашних архитекторов. Но сам он брал выше - переселить крестьянскую Россию в теплые, огнеупорные и, по его мнению, здоровые земляные дома.
Кроме того, землянка, как и уголь, виделась ему средством сбережения лесов.
Однако, пишет Львов, «крестьяне наши на всякую новизну не скоро поддаются». Ученик, всюду попутчик и тайный недоброжелатель Львова художник Иван Иванов изъясняется прямее, когда описывает Черенчицы-Никольское:
«...С левой руки от меня стоят земляные хижины, в которых живут бедные черенчицкие крестьяне и прежалкие ученики земляного строения. Сии бедные, оставя свои родины, работают день и ночь, как каторжные. Не знаю, что-то трогательное для меня составляет, когда сии трутни идут кучею с работы, имея лопаты на плечах, предводительствуемы будучи жестоким сержантом. Поют во все горло песни, при сем приходит мне на мысль пословица: неволя скачет, неволя пляшет, неволя песни поет. Далее сих хижин стоит на возвышенном месте замок, в котором Львов точно Монтоний владычествует».
Львова-утописта спасала самоирония Львова-поэта, Львова - «гения вкуса»:
Рассудку вопреки и вечности в обиду,
А умницам на смех
Построил, да его забвен не будет грех,
Из пыли пирамиду.
Грех не забудется, по справедливому приговору Державина:
Хоть взят он из земли и в землю он пойдет,
Но в зданьях земляных он вечно проживет.
Образцовые землянки Львова сохранялись, говорят, до 1930-х годов в Москве, на месте Тюфелевой рощи, при Львове подмосковной (ныне территория завода «ЗИЛ»). Занятый поручениями Павла в Москве (к примеру, перестройкой Кремлевского дворца и составлением москвоведческого «Опыта о древностях российских...»), Львов получил в Тюфелях землю для себя и для перевода Землебитной школы из Никольского. В итоге образовалась вторая школа. Рядом с глинобитным домом и скотным двором хозяина возникли училищные казармы и, между прочим, завод «каменного картона», как называл сам Львов еще одно свое изобретение - толь.
Львов виден одновременно в Москве, и в угленосной провинции, и в Петербурге. Приоратский дворец в царской Гатчине - землебитная резиденция для мальтийского приора (по Львову, «земляное игуменство») – выстоял даже под немецкими бомбами. Теперь лишь Приорат стоит за смыслы землебитного строения.
Огненный путь
Помедлим, чтобы оглянуться. Первый русский уголь. Дом для солнца. Толь, немедля взятый в производство русскими заводами. Воздушные печи. Землебитное строение. Впереди - проект лечебниц у кавказских кисло-теплых вод. Разведка торфа под Москвой. Добыча серы из угля, вдвое дешевле импортной, и постановка серного завода. Изобретение смолы против отсыревания, обледенения, гниения снастей и парусов, данных когда-то людям Прометеем.
Конечно: Львов есть русский Прометей, вышедший «протопить вселенную» России. Похититель огня – и в этом смысле вор-новотор из русской поговорки.
От Прометея и учительная миссия в науках и художествах. Неоспоримо дружеское первенство Львова в кружке, известном по его имени и по имени Державина, куда вошли еще Хемницер и Капнист, а позже и другие. Державин написал на память Львова, что «люди, словесностью, разными художествами и даже мастерствами занимавшиеся.., приговор его превращали себе в закон». Прозывали гением вкуса. Отсюда и покровительство Левицкому, Боровиковскому, Бортнянскому и Фомину в карьере, творчестве, а часто и в буквальном смысле - от слова «кров».
Оговоримся: архетипу Прометея принадлежит любой из просветителей, коль скоро сам мифический титан был первый просветитель. В частности, первый геолог. Но ядро архетипа - похищение огня. Огонь иносказует все иные дары титана человеку - похищенные у богов дары науки и искусства. Стяжание огня, тепла и света доверено как тема только одному из русских просветителей и фаустов - Николаю Львову. Не графу Брюсу, например. И даже ломоносовские опыты над электричеством суть эпизод, объединяемый с другими ломоносовскими эпизодами иным, чем львовский, знаменателем.
Храм Весты
Львов, видимо, предполагал горячее ядро во всем, чего касался. Тому свидетельство архитектурные метафоры.
Любимая им форма ротонды восходит к римскому храму Весты - богини домашнего очага. Сам Андреа Палладио в «Четырех книгах об архитектуре» подводит своего первого русского переводчика и издателя - Львова - к этому храму и так изъясняет смысл увиденного: «...Говорят, что он был воздвигнут Нумой Помпилием и посвящен богине Весте; он пожелал придать ему круглую форму, по сходству со стихией земли, которая несет на себе род человеческий и о которой говорили, что Веста - ее божество». Жившие при храме весталки - жрицы Весты - поддерживали в нем незатухающий огонь, знак силы городской общины и единства человечества с богами.
Светомузыка
...Как огнь палит
Закон твоей волшебной власти, -
Обращается Львов к музыке в лучшем своем стихотворении «Музыка, или Семитония». Сколь неслучайно это новое упоминание огня, свидетельствует колокольня в Арпачёве. Она, конечно же, не минарет - маяк. С контрфорсами, как ставят на скалах для прочности, с обходом светового яруса. А впрочем, минарет, с арабского, морская башня; прообразы всех минаретов - башни средиземноморских маяков. Известны и туманные колокола, маяки-звонницы на море.
На колокольне-маяке вместо лампады - колокол. И значит, звук есть свет, а музыка - огонь. И значит, собирание народных песен есть род и способ похищения огня.
Поприще фольклориста, на первый взгляд далекое от темы света и тепла, оказывается изводом прометеева дерзания.
Арпачёвская Казанская церковь строилась Львовым в шаг с музыкальным собирательством и была освящена на следующий (1791-й) год после издания львовского «Сборника ста русских песен с их голосами», предваренного трактатом «О русском народном пении».
Арпачевский хор под управлением Петра Петровича Львова был знаменит, как и память о замечательно певшем Петре Семеновиче Львове-деде.
Карамзин в «Московском журнале» опубликовал удивительное письмо Львова об освящении арпачёвской церкви. Автор - сей единственный писатель среди русских архитекторов - передает «...удовольствие строителя, увидевшего счастливый конец труда своего и с семьею многочисленною благодарящего за то Бога помощника в полном удостоверении, что в новопостроенном Ему на осьми саженях храме помещается во всей вселенной Невместимый. Вообрази себе и меня...» - обращается Львов к своему корреспонденту, - «...сделавшегося архитектором нашествием Духа и в церкви своего произведения благословляющего силу Его; прибавь еще хор семи братов и трех сестер, согласно и красно поющих Его славу, и торжество правящего голосами их отца, строителя храма, доброго дяди моего...»
Несомненно, Арпачёво было на взгляд (лучше сказать, на слух) Львова центром песенной России, и церковь с колокольней-маяком надежно затвердила этот центр.
Логика жеста закруглится через полстолетия, когда из арпачевской ветви рода выйдет композитор Алексей Федорович Львов (сын Федора Петровича), автор заглавной русской музыки - гимна России «Боже, царя храни». Алексей Федорович признавался, что музыкальная тема гимна вышла из импровизации на мотив народной песни «Не белы-то снега». Первая фраза гимна станет девизом новоторжских Львовых, поместится на их гербе.
Николай Львов обусловил и обставил появление племянника. Алексей явился из дядиной метафоры.
Алхимия
Главный директор и начальник всего земляного в империи, Львов долго не мог назвать свои усилия, даже под высочайшим покровительством, успешными. Еще в 1788 году, вскоре после боровичского открытия, Львов сетовал в письме графу Семену Воронцову: «Уголья мои по сю пору еще не горят, не греют, несмотря на горячее существо, оные составляющее. <...> Везде имел я удовольствие слышать и похвалы, и поздравления, что обрел я сокровище; но сие не далее произвело мой уголь».
Странные, если вслушаться, слова. О чем они? О косности государственной машины или о свойствах самого угля? Который, как предупреждали Львова, не горит?
Как материал к традиционной биографии, это письмо, возможно, говорит о бюрократии; возможно, и скорее, о негорючести валдайского угля. Но это же письмо самой своей загадкой восхищает нас на уровень метафизический, где русский уголь не горит, пока не загорается в руках у Львова. Уровень, где ставилась мистерия стяжания огня.
В том же письме Воронцову читаем: «Во всех моих комиссиях и делах имел я всегда пышный успех пустой похвалы, сие и питало мой моральный состав; но между тем для физического еще ничего не было сделано».
«Горячее существо», «составляющее», «моральный состав», «физический» - всё термины алхимии.
И снова вносит ясность Иванов: «Сей кабинет...» - кабинет Львова в подмосковных Тюфелях - «...похож немного на алхимическую лабораторию».
Если стяжание огня - цель, то алхимия - средство, способ сделать это в духе века.
Добыча угля из земли, а огня из угля подобно рождению золота из неблагородных руд. Русский уголь должен стать поистине черным золотом.
Гатчинский «Березовый домик», атрибутируемый Львову неуверенно, припишем теперь смелей: вызолоченный внутри павильон замаскирован под поленницу, так что и дверь невидима. Вполне львовская тема: золото трактуется как внутренность земли (дерево - часть земной стихии), сокровище, к которому должен быть найден доступ. Или иначе: когда поленница сгорит, в углях найдется нетленное золото.
Львов-алхимик глядит «наивным» досократиком, натурфилософом: первоначальные стихии еще не распадаются пред ним на элементы, но сами делаются элементами, агентами таинственных реакций.
В воздушных печах он пропускает воздух над огнем (так и видишь соединения трубок и колб), подкладывая в душник разнотравье земли. Непосвященные, кстати, мешают в дело капусту.
Он напускает воздух под «сквозные» своды храмов, погребов, колодцев, где внизу стоит вода или настаивается вино.
Из своего окна он думает следить ежевечерний ход предерзостного опыта: опускания солнца в отверстую колбу храма. Но ставит опыт по-другому, наблюдая ежеутреннее восхождение солнца из колбы. Так или иначе, он мнит владеть светилом ночью.
Львов предвидит и посмертное участие в опыте, когда в ротонде упокоится собственный его прах.
(Этому опыту в чем-то сродни самый странный и самый страшный опыт Львова. Вернее, опыт императора Павла, которому Львов ассистировал. Петр Третий остался не коронованным в короткое свое царствование, и Павел, едва заняв отцовский трон по смерти матери, решит проделать это. В Москву, в Успенский собор, за регалиями был послан Львов. Гроб с телом императора отроют, установят рядом с еще не преданным земле гробом его супруги и... И отвезет регалии обратно тоже Львов.)
Все львовское подобно алхимическим оксюморонам, составлению несоставимого методом пробы, наугад: дворец-землянка (он же «земляное игуменство»), дворец-поленница, колокольня-маяк, воздушная печь, каменный картон, «из пыли пирамиды»...
В лаборатории алхимика найдем и сборник русских песен - причем на видном месте. Ибо:
Я прижал к сердцу молодецкому
Землю русскую, мне родимую,
И пашу ее припеваючи, -
говорит Богатырский Русский Дух в поэме Львова «Добрыня». Песни для Львова - народные заговоры земли-матушки, магические присловья. Имперский земляной и угольный начальник должен заставить землю плодоносить черным золотом - огнем, теплом и светом.
Вирь, вирь, юшки
Той же природы и другая постановка Львова - «дом Петра Лукича Вельяминова над кузницей на горе Петровой близ Иерусалима». Иерусалимом в подписи к рисунку Львова названо Никольское.
Вельяминов, непременный член львовско-державинского кружка, оттого непременен, что знает и поет песни. Петр Лукич имеет дачу в усадьбе покровителя. Дача венчает «гору», в теле которой устроена кузница-грот (она сохранилась, дача - нет). Представим же: в горе то разгорается, то притухает горн, сыплются искры, слышен грохот, - а наверху сидит-поет особый человек. Поет не эту ли припевку - из львовского либретто к опере Фомина «Ямщики на подставе»:
Вирь, вирь, юшки, вьюшки, вьюшки, вьюн.
Или эту:
Вирь, вьюн, дары вьюн карманы,
Белы снеги, горностаи.
Тем менее случайно соседство Черенчиц - львовской столицы земляной России - с Арпачёвом - столицей музыкальной. Знаменательно, что львовское письмо об арпачёвском празднике адресовалось Вельяминову. И что в имении Ивановка под Липецком у Вельяминова стоит реплика арпачёвской колокольни-маяка.
Трудно судить о подмосковных Тюфелях, но под Торжком у Львова была не просто лаборатория - образ лаборатории. В мензуре арпачёвской колокольни свет оборачивался звуком, а пламя из лампады - колокольной медью, в цилиндре мавзолея ночевало, составляясь с прахом, солнце, в кубе главного дома воздух настаивался на траве и раскалялся на огне, в двудонной пирамиде погреба бродили вина, а над пещерой кузнеца какой-то специальный Петр Лукич заговаривал всполохи огня и превращения руды. Части картины объединяются движением строя поющих «каторжных трутней» (еще один алхимический оксюморон), невольных строителей «из пыли пирамиды».
Иерусалим
Но отчего же Львов, рисуя домик Вельяминова, отождествляет Черенчицы с Иерусалимом? Причем не всю усадьбу, а за вычетом самой «горы Петровой», как располагающейся «близ»? Что-то мешает отнести это отождествление на счет литературной шаловливости героя.
Пещера кузницы открыта к мавзолею - храму Воскресения Христова. Выбирая посвящение, Львов, вероятно, думал сочетать язычество «дома для солнца» с ортодоксией, масонским образом сополагая солнечный цикл со смертью и Воскресением Спасителя. Ведь Воскресению Христову посвящен храм Гроба Господня.
Размыкание верхнего купола львовской ротонды обретает сугубый смысл: ротонда Гроба отверста в небо. Есть связь между ее отверстостью и ежегодным чудом нисхождения на Гроб Господень благодатного огня в субботу перед Пасхой. Чудом, о котором Львов не мог не знать.
Постановка храма на востоке приобретает новый смысл: в субботу перед Пасхой не принято провожать закат, а в Светлое воскресенье принято встречать восход.
Так Прометеево стяжание огня Львов обернул пасхальным, благодатным.
«Кулич и пасха»
Таково народное прозвание храма, построенного Львовым в Александровском - имении князя Вяземского под Петербургом. Собственно храм решен в виде ротонды, стоящая отдельно колокольня - в виде пирамиды. Был в этом и масонский смысл, был, видимо, и алхимический, коль скоро первоэлементы означаются простейшими геометрическими фигурами. Архитектура церкви представляет нам еще один оксюморон алхимика, составление несоставимого. Но, выведя образ из Рима и Египта, Львов получил русскую Пасху.
«Кулич и Пасха» - знак того, что фаустовский опыт претворился, спасся в ортодоксии. Так Фауст был подхвачен ангелами над бездной.
Есть надежда, что так же был подхвачен ими Львов.
Как алхимические и масонские, опыты Львова были чреваты гибелью души. Сама разведка недр, спуск в инфернальное стоят на подозрении. «Из преисподней наверх уголь мечем» - в словах новейшей песни, как и в ее ритме, слышится древняя опаска рытья во чреве матушки-земли.
Но отчего же, говоря о Львове, вдруг застаешь себя с расправившимися в улыбке мышцами лица? И отчего такое светлое лицо глядит на нас с портретов, писанных Левицким?
Это и спасенный Фауст, и феномен Прометея.
Сокровищница
Мистерия о Прометее исполняется в минуту похищения огня – мистериальная жизнь Львова исполняется в минуту возжения угля.
…Близились к концу 1790-е годы, а мистерия не исполнялась.
Но вот в 1798 году государственный канцлер, граф и светлейший князь Александр Андреевич Безбородко заказывает Львову и Кваренги проект парка и дома на «прекрасном и первом в Москве месте» - на Воробинской горе. Это склон между улицей Воронцово Поле и набережной Яузы, принадлежавший прежде Потемкину. Безбородко доверяет дом Кваренги, Львову - парк. Львов проектирует на одиннадцати листах. Мы остановим взгляд на одном: «Вид подземного зала...» В пояснениях к проекту, превратившихся в трактат о парковом искусстве, этот лист комментирован так:
«На высоте горы перед домом <...> на подножии из дикого камня поставлена колоссальная статуя божеству, благотворившему хозяину, <...> а подножие, дикую гору представляющее, имеет четыре пролета, сквозь которые видно во внутренней пещере жертвенник благодарности, закрытый со всех четырех сторон прозрачною водяною завесою, которая движением своим, умножая блеск возжигаемого в дни праздничные на жертвеннике огня, придает оному некоторый вид таинства и святыни. Упадающие воды с подножия храма собраны в мраморную чашу, занимающую внутренность круглого храма, из которой потом проведены они в грот и там составляют водяную гору, покрывающую тремя уступами пирамиду цветов». В другом месте текста Львов возвращается к этому зрелищу, добавляя еще несколько важных слов: «Воды, приведенные паровою машиною под цоколь статуи, составляют четыре водяных завеса и служат вместо кристалла возженному на жертвеннике благодарности огню внутри пещеры».
Метафизически, Львов видит наконец сокровище огня. Видит Воробино Олимпом. Видит, чего и следовало ожидать, взглядом алхимика - как составление всех четырех стихий. Огонь рождается в земле и разгорается на воздухе, ну а преградой или, что одно, путем к огню служит вода.
В апреле 1799 года Безбородко внезапно умирает, усадьба не построена и позже разделилась. В одном из разделенных владений есть павильон с подземным гротом. Совсем другой архитектуры, но все же.
Угольный пожар
События взяли разбег.
В 1799 году Львов снова в Петербурге, где граф Ростопчин, только что вошедший в силу - сменивший Безбородко во главе иностранных и почтовых дел, - выселяет Николая Александровича из многолетней квартиры на Почтамте, Львовым же построенном. Земляной и угольный начальник остался чуть ли не на улице: дача у Малого Охтенского перевоза, у Александро-Невского монастыря, еще не была застроена.
Участок дачи в документах значится угольным - стоящим на углу. Кто знал, что этот двор и станет угольным?
Кстати, смежный участок принадлежал поющему Петру Вельяминову.
В исходе лета в Петербург пришла Невой баржа с углем. (Добычу из Боровичей везли по Верхневолоцкой речной системе: Мста - Волхов - Ладога - Нева.) Никто не принял эту партию, снова ссылаясь на достаточность английского угля. Настала осень; Львов распорядился выгружать уголь на даче.
Землю, пришедшую по воде, положил на воздух.
И соседнюю пивоварню охватил огонь.
«О земляном угле кричали, что он не горит и не может заменить земляного угля Английского, - напишет Федор Петрович Львов, - а уголь Русский, загоревшись однажды на пустом месте, на берегу по Невским, горел несколько месяцев, и потушить его было невозможно.»
Так исполнилась мистерия.
Перед возмездием новый Прометей разведал еще и торф («древесный уголь») под Москвой, в Черкизове и Кожухове. И заявил тем непонятней для чиновных, чем уверенней, что... доставлять в город вырытый торф надо водой, только водой. Необходимо лишь два небольших канала провести.
Как? Два канала? Из ближайших деревень, по большим трактам стоящих?
Да, так. Львов понял всё уже в стихотворении «На угольный пожар»:
Послушай, мать сыра земля,
Ты целый век ничком лежала,
Теперь стеной к звездам восстала,
Но кто тебя воздвигнул? -Я!
Не тронь хоть ты меня, покуда
Заправлю я свои беды,
Посланные от чуда-юда:
От воздуха, огня, воды.
Это формула - и предчувствие возмездия, удара.
После жизни
«Десять месяцев он был мертвый, - пишет Державину Мария Алексеевна Львова, - и теперь говорит, что он совершенно забыл всю прошедшую жизнь свою и что истинно для него теперь новый век». В конце 1800 года в дневнике сызнова научившегося писать Львова находим: «1-ый день второй моей Жизни Москва 1800».
Его перевозят из Тюфелей в Воробино, «где дом светлейшего затмился». 4 марта 1801 года он диктует графу Воронцову: «Все мне представлялось, пришел я с того света, и в тот вечер я плакал, как ребенок. <...> Я должен буду вести кости мои в Петербург, как скоро в состояние приду недвижим лечь в возок». Львов словно видит извне свою прикованную и изъеденную плоть.
Стихотворением «Три нет» он молит о смерти («Ребятушки, я здесь уж больше не гожусь») - и получает в ответ именно эти «три нет». Ему лежит еще, слышит Львов чей-то голос, дальняя дорога.
В 1803 году давно поправившийся Львов наконец приставлен к делу: едет по повелению Александра на Кавказ, «для устроения и описания разных необходимостей при тамошних теплых водах». За повелением следовал именной указ об устроении на Кавказских минеральных водах лечебных заведений. Метафизический смысл поездки проясняет непременный спутник Львова - Иванов, описывая Александровские, или Богатырские, кислые воды:
«Кроме шуток, горячая вода из высокой, каменистой и зыблющейся под ногами горы, текущая, порохом воняющая и все каменною скорлупою покрывающая, потом страшная в горе бездна, смрадом дышащая, как адское жерло, как самое гнездо сатаниила, обитаемая чертовидными нетопырями, потом кислая вода неприятнейшего вкусу, из земли вырывающаяся, суть вещи чрезвычайные».
В виду этого зрелища Львов составляет «Примерное положение, каким образом выгодно бы было выстроить ванны и теплицы у горячих вод», из которых и сам он «выезжает, кажется, здоровее».
То есть во «второй жизни» - или, символически, после жизни - Львов видит новый образ сочетания стихий, с рождением... нет, не огня, а огненной целительной воды.
Не эликсир ли жизни видит Львов?
И видит, что печально, в адской области.
Камень
Среди заветных чаяний алхимиков известен также философский камень, превращающий неблагородные металлы в золото. И вот - Львов видит некий камень.
Видит, возвращаясь через Тамань, где перед тем был найден знаменитый Тмутараканский камень с письменами XI столетия. Найден, считан («В лето 6576... Глеб князь мерил море по леду от Тмутороканя до Крчева 14000 сажен») - и вновь потерян. Львов нашел его как будто без усилий, лежащим за оградой церкви - там, где его мог увидеть каждый, но никто не видел. Водруженный в храме камень получил вторую надпись: «Из былия извел Львов...»
Смыслы символического путешествия были почти исчерпаны. Почти - ибо Львову было дано завершить свой «огненный путь» дома. Тайный советник и кавалер пересек Керченский пролив - «измерил море», по слову камня. В Феодосии заболел вновь. Умер в Москве - в Воробине или в Тюфелевой роще - ночью на 22 декабря 1803 года.
Память о нем - как память Прометея: ни храма, ни созвездия ему не посвятят.
1992, 2001
Заглавная иллюстрация – фрагмент портрета Львова работы Д.Г. Левицкого. 1786. Иллюстрации – чертежи и рисунки Н.А. Львова и его современников; фотографии, сделанные до 1917 г.