«Красивое и сумасшедшее»

Приспособление: голландский подход на русской почве

Евгения Твардовская

Вопрос приспособления исторического здания к новому использованию – один из самых чувствительных как для дискуссий в профессиональном сообществе, так и для самих памятников. Насколько далеко можно зайти, видоизменяя их для продолжения жизни в новом качестве?

«Там, где возникает пустое пространство, появляется место для нового использования: жилья, досуга и заботы о здоровье. Часто это приводит к неожиданным комбинациям, таким как школа или центр общины в заводском комплексе, магазину в храме или рекреационному центру на бывшей военной территории», - считают авторы вышедшего в 2017 году голландского каталога «Reuse, Redevelop and Design».

Мы выбрали пять показательных кейсов редевелопмента, представленных в этом издании и осуществленных голландскими архитектурными бюро в разных странах для разных исторических зданий: от заводских цехов до оборонительных сооружений. И предложили российским и зарубежным экспертам обсудить на их примере следующие вопросы.

1. Приемлемы ли такие подходы для отечественной школы реставрации и для наших памятников?

2. Можно ли считать эти примеры проявлением некоего нового европейского тренда - или это частные случаи, голландские особенности?

3. Суть приспособления памятника сегодня обязательно ли предполагает жертвы - часть подлинных структур, облик, образ? Или это уже и не жертвы?    

Вот какие ответы мы получили.

1. Музей изобразительных искусств в Зволле, Голландия (Museum De Fundatie in Zwolle)

Музей изобразительных искусств в Зволле считают хорошим примером голландского подхода к наследию. Музею требовались новые площади, но не было возможности расширяться ни по сторонам, ни вперед, ни назад. Госорганы по наследию согласились на наращивание здания. Для надстройки был сделан осознанный выбор в пользу дизайна, отличающегося от оригинального здания. Согласно решению архитектора Герберта Ян Энкета нарощенная часть выглядит как мяч для игры в регби. Выбирая такой дизайн, удалось сохранить симметрию исторического здания и подчеркнуть ее. Целое превосходит сумму частей; внешний облик здания привлекает много внимания как внутри страны, так и за рубежом, кроме того, способствует притоку туристов в музей.

Эверт Верхаген – голландский урбанист, основатель агентства Creative Cities и компании Reust BV, занимающейся поиском новых функций для промышленных зон и зданий:

«Я думаю, что получившееся здание – с палладианским входом – красивое и сумасшедшее. Я его знаю, потому что моя дочь - студентка в Зволле. И отчасти здание решили так специально, чтобы «нанести его на карту», привлечь к нему внимание. Я не вижу проблем с его конструктивом, Но я вижу проблему в функции – это музей. Конечно, в музее есть живопись – выдающаяся и не очень. Но ради этого музея в Зволле не поедут. А теперь они сделали его заметным. Я люблю музеи, но, возможно, их слишком много. Музеи интересны посетителям, туристам, но не очень-то привлекательны для местных жителей. Обычные люди в Зволле посетят этот музей один-два раза в жизни. И я не уверен, что деньги от туризма компенсируют стоимость этого строительства. Не поймите меня неправильно, это очень похвально – делать город привлекательным. Но образование, которое говорит на более общем языке, работает лучше, чем музей, сфокусированный на посетителях».

Сергей Куликов, архитектор-реставратор высшей категории:

«В среде архитекторов–реставраторов в дискуссиях по поводу очередного проекта приспособления исторического здания к современному использованию нет-нет и всплывает максима о том, что если функция не вмещается в памятник, то виновата в этом функция. И понятно, что любая новая функция, да даже и (в физическом смысле) возвращаемое или сохраняемое первоначальное предназначение здания - в новых условиях становится серьезной нагрузкой на его конструкции и на то, что понимаем под подлинностью. Но жизнь сложнее и многограннее, и, безусловно, есть различное понимание способов и методов освоения культурного наследия, тем более его использования. Пример Музея изобразительных искусств в Зволле формально укладывается в те методические рамки, когда новое включение должно демонстрировать облик, отличный от подлинного, исторического. Но как-то в сложившейся методической схеме ожидаешь увидеть проектное решение для нового включения в виде упрощённого, нейтрального или стилистически приближенного объема, близкого историческому по материалам и фактуре поверхности. Допускаешь для себя также некое конструктивное решение, достаточно прозрачное, с большой массой стекла, направленное на максимальную прозрачность и претендующее на роль витрины, в глубине которой и прячется часть исторического здания.

В данном случае принцип контраста достиг максимального развития. Не оспаривая функциональные достоинства проекта, решающего проблемы расширения музея, с точки зрения внешнего облика, это гротеск, а иначе нельзя назвать приём, когда два далеких по своей архитектонике объема сталкиваются в прямом конфликте. Сохранение исторической части здания, возможно, и произошло, но только в части внешнего восприятия. Не думаю, что столь массивное завершение, играющее далеко не декоративную роль, не повлекло за собой массу внедрений в конструктивную схему и в планировочные решения внутри самого здания. Такие архитектурные решения, воспринимаемые как поиск нового архитектурного языка для исторической среды, не вызывают ощущений создания некого целостного объёма и единства, а конфликт, заложенный в самом проекте и реализованный в материале, наверное, привлекает, дает почву для постоянного удивления и для превентивного архитектурного конфликта. Возможно, это и было целью проекта, то есть результат, который манит, раздражает, радует и тревожит.  Насколько это применимо на отечественной почве? Наверное, применимо, да и идеи не имеют границ. Тем более попытки уже такие были, прежде всего, на уровне концепций и проектов. Насколько это целесообразно, трудно сказать: поиск формы не всегда опирается на целесообразность, есть и другие мотивации. Но с точки зрения ситуации с архитектурным наследием в целом в нашей стране хотелось, чтобы такие проекты, если и возникали, то возникали бы в среде, которая бы сохранила свои основные типологические признаки, которые формируют историко-архитектурный облик городов и подобное было исключением из правил, а не действовало тараном, разрушающим основные принципы сохранения культурного наследия».

Марина Хрусталева, историк архитектуры, соучредитель Центра капитализации наследия, координатор общественного движения «Архнадзор»:

«Голландское законодательство в сфере охраны памятников отличается от российского, и добавление новых элементов к объектам культурного наследия там не считается недопустимым. Так что закону этот пример не противоречит. Но чисто эстетически сочетание неоклассического здания Дворца Юстиции, построенного в первой половине XIX века, с футуристическим яйцеобразным объектом совсем не кажется мне удачным. Оно напоминает мне проект другого архитектора из Нидерландов для Москвы: проект Эрика ван Эгераата для реконструкции стадиона "Динамо". Он не был воплощен, но дал зеленый свет для еще более масштабной и диссонирующей надстройки». 

2. Муниципальное здание в Бостоне, США, площадь Дадли (Municipal Building, Boston's Dudley square Main Street)

В 1885 году сеть Ferdinand & Co открыла свое главное здание на Dudley square в Бостоне. В тот момент это было деловое сердце района Roxbury. Торговый дворец этого мебельного гиганта XIX века занял угол двух деловых улиц, и его фасад стал каноническим изображением, знаком этого района. Однако за последние 40 лет символ процветания превратился в символ упадка. Здание пустовало и разрушалось. Голландская команда Mecanoo и американская Sasaki Associates реанимировали «Ferdinand», их проект победил в городском конкурсе и представил триаду из центрального здания – Boston Public School - и двух городских. Концепция исходила из социальной и исторической значимости Dudley square. Главной характеристикой стали фасады трех домов XIX века: Ferdinand, Curtis, Waterman. Связующим моментом архитекторы сделали новое здание, сочиненное в темно-коричневом цвете: слегка блестящий кирпич с тремя различными способами отделки. Использование кирпича характерно не только для Бостона, но и для Нидерландов. Как сказали архитекторы: «Бостонское здание с налетом Голландии». Стоимость реконструкции – порядка 115 млн евро. Начало проекта - 2014 год.

Эверт Верхаген:

«Я не понимаю, не вижу причины, почему это должно было быть сделано именно таким образом. Если вам нужно такое новое здание – постройте где-нибудь в стороне. Почему здесь? Это старое историческое здание… Вписали круг в квадрат... Вы думаете, что так спасли старый дом, но это вообще неправда. Этот проект был бы хорош, если бы от исторического здания оставалась, скажем, стена, но ведь здесь еще жива постройка целиком»…

Сергей Куликов:

«В данном случае концепция сохранения социальной и исторической значимости Dudley square и муниципального здания в Бостоне почти идеально решила проблему диалога культур, сохраняя, дополняя и связывая здания в единое целое новыми архитектурными решениями. Историческая репрезентативность старинного здания не подавляется никаким образом, тактичность разрывов и отступов в линии фасадов, подчёркивает индивидуальность каждого из зданий, цветовые решения гармоничные, выдержанные в близкой тональности, создают ощущения покоя, гармонии и устойчивости. Наверно так может выглядеть один из примеров классического наследования традиции при работе в исторической среде: без подмены, без макетирования, без избыточной стилизации».

Марина Хрусталева:

«Бюро Mecanoo известно своей виртуозной работой с пропорциями и материалами. Меня совсем не смущает внедрение подчеркнуто современной графики нового здания внутрь исторического квартала. Но высотное решение вызывает вопросы: оно разбивает монолитность квартала и делает нового соседа более заметным, чем хотелось бы».

 

3. Новая голландская ватерлиния (Nieuwe Hollandse Waterlinie -  New Dutch Waterline) 

Новая голландская ватерлиния начала возводиться в 1794 году. Это линия обороны длиной порядка 85 километров, защищавшая западную часть страны в XIX веке. В случае угрозы войны, большие территории затапливались и становились непроходимыми. Низменности и возвышенности ландшафта защищались фортами. Линия потеряла свое оборонительное значение, но была сохранена как памятник. Сейчас готовится ее номинация в список Всемирного наследия ЮНЕСКО.

Сохранение и приспособление ватерлинии стало гигантским проектом, в который были включены пять провинций, пять побережий, 25 муниципалитетов и множество владельцев земли и зданий. Большие инвестиции в реконструкцию были сделаны национальным правительством. Исторические формы и значение места были конвертированы в оформленные травой линии, ямы, уступы. Этот современный ландшафт представляет собой лоскутное одеяло из исторических и дополняющих их новых построек, таких как амфитеатр. Таким образом был сделан абстрактный отсыл к старому форту, объединяющий настоящее и прошлое, подходящий для встреч, ланчей, длительных прогулок и экскурсий. История чувствуется во всем, но нигде не копируется буквально.

Эверт Верхаген:

«Это историческое место, и оно должно говорить об истории. Проблема, как обычно, в том, что изначальные авторы этой ватерлинии думали о войне последней, а не последующей. Так что ватерлиния в результате оказалась абсолютно бесполезной и никогда не использовалась. Думаю, это очень интересный вариант приспособления. Но расходы на его содержание слишком высоки по сравнению с числом людей, которые туда приходят. По моим ощущениям, это был неправильный выбор. Если вы вкладываете деньги, то вкладывайте их для широких кругов людей, не только для целевых групп. Когда я делал парк Westergasfabriek в Амстердаме, у меня было только 9 млн евро на 12 га – и туда приходят ежедневно тысячи людей. В случае ватерлинии, они инвестировали 40-50 млн – для считанных посетителей… Я немного завидую. Пропорция какая-то неправильная.

Как видим, государство инвестирует все меньше и старается все чаще делать это с помощью лотерейных денег. Я вижу это так: вы берете деньги у сравнительно бедных людей, проводя довольно агрессивную кампанию, в ходе которой обещаете, что они разбогатеют, чего, конечно же, с большинством из них никогда не случится. Затем из полученных денег вы берете 25% себе, 25% на организацию этой лотереи, а остальную половину инвестируете в прекрасное культурное место, в которое люди, купившие лотерейные билеты, скорее всего, никогда не придут. Хороший трюк. Многие предпочитают его налогам!»

Сергей Куликов:

«Проблема освоения историко-культурного ландшафта в отечественной практике до настоящего времени не получило должного законодательного и нормативного оформления, несмотря на определенное количество исследовательских и теоретических работ, выполненных на хорошем мировом уровне. Ценность голландского опыта, также как и итальянского и подобных иных, прежде всего в том, что он является результатом объединения усилий многочисленных государственных, муниципальных и частных владельцев, вбирая в себя инвестиции различного уровня и опыт, знания и усилия многих людей он обладает максимальной степенью социализации наследия. И в этом смысле обратное воздействие результата приложенных совместных усилий работает лучше всякой декларированной национальной идеи. Голландская традиция вечного преодоления себя и условий внешней жизни как в делах покорения морских просторов, так в борьбе за отвоеванную у стихии землю и обустройство жизни на ней, в данном проекте перешло в переосмысление наследия и получение нового качества исторического ландшафта, обладающего качествами и общественного пространства, и мемориала памяти. В этом и заложена одна из важнейших целей изучения и сохранения наследия.

Для нас подобные проекты - дело будущего, так как горизонтальные интеграционные процессы у нас слабы и слабо поддерживаемы, формирование охраняемых исторических ландшафтов. как правило, происходит вокруг как крупных исторических комплексов, внутри музеев –заповедников. Примеры Кенозерского национального парка или Куликова поля, рождаются не благодаря, а вопреки, коллизии различий разделов нашего охранительного законодательства».

Марина Хрусталева:

«Мне очень нравится работа с памятью места ландшафтными методами. Это не только сохранение памятников архитектуры в буквальном смысле, но и интерпретация связей между ними "мягкими" средствами. В этом случае военная история переосмыслена и предъявлена новым поколениям, но в гораздо более мирном и дружелюбном формате. В России таких примеров пока еще совсем мало: приходят в голову Никола-Ленивецкие инсталляции в честь стояния на Угре или новое здание музея "Куликово Поле".

4. Стрижп Р завода Филипс и дизайнер Пит Хайн Эйк (Philips Piet Hein Eek Strijp R Eindhoven)

Дизайнер Пит Хайн Эйк поселился в Strijp R в Эйндховене – районе бывшего завода Philips. Производство здесь началось в 1946, с 1950-х делали кинескопы для телевизоров, в 1990-е основное производство переместилось за границу, а муниципалитет хотел переделать здания под жилье. Девелопер Amvest приобрел Strijp R в 2006 и хотел сделать тут район «жилья с прошлым». Это должно было повысить доходность и компенсировать высокие затраты на покупку, снос и очистку почвы. Демонтаж некоторых зданий был отложен, чтобы изучить дополнительные возможности их приспособления. В этот момент Пит Хайн Эйк выкупил цех старой керамической фабрики, затем еще ряд зданий и открыл там свое производство, а также рестораны, магазины, галерею и мастерские. Постепенно вокруг Strijp R возник жилой район с особой идентичностью, отсылающей к его индустриальному прошлому, и необычной атмосферой, возникшей, благодаря фабрике Пита Хайн Эйка. Примечательно, что даже в кризис 2008 года, квартиры там успешно продавались, именно благодаря притягательности среды.  Так что адаптивное использование дает возможность девелопменту создать уникальную, многогранную и приятную часть города.

Эверт Верхаген:

«Это очень хороший проект. Я родился поблизости в Эйндховене в 1955. И когда я был студентом, я работал там на бумажной фабрике для «Филипса». Эйндховен похож на многие российские города: там все зависело от «Филипса» и машин DAF. В центре города был «Филипс». Вокруг завода жили люди. Можете представить, что случилось, когда «Филипс» закрылся. Это была настоящая трагедия.

Но еще за многие годы до этого были сделаны две вещи, которые обусловили успех редевелопмента. Первая – это то, что правительство в 1960-е годы решило, что в промышленных городах должны быть университеты. И это было очень умное решение. То есть в правительстве поняли, что рано или поздно промышленность будет либо диверсифицирована, либо уйдет из городов. И в Эйндховене возник университет. И когда заводы закрылись, университет в городе остался.

Вторая – то, что у «Филипса» были не только цеха и штаб-квартиры, но и исследовательские лаборатории. И когда «Филипс» свернул свои мощности, они сделали открытыми свои лаборатории и стали работать вместе с университетом.

И на сегодня Эйндховен – город исследователей в Голландии. Одно из главных зданий Strijp S стало академией дизайна. И не просто академией дизайна, а одной из лучших: академия дизайна и библиотека, все вместе.

Пит Хайн Эйк (дизайнер, который работает с деревом повторного использования) пришел и сказал: «О, как здорово. У вас есть для меня здание на Strijp S?» Ему ответили: «Нет, все уже занято». Трудно поверить, но те, от кого зависело решение, потенциал и возможности не разглядели. Тогда Пит нашел другое здание, но на Strijp R. Городские чиновники сказали: «Нет… Мы планируем его снести. Поговори с девелопером». Девелопер дал Эйку шанс и сказал: «Мы дадим тебе это здание, попытайся что-нибудь сделать за несколько лет, застраивай вокруг. Если не сработает, снесем здание позже…» Пит Хайн Эйк взял несколько построек, устроил там магазин, рестораны, создал свой производственный бизнес…

И что произошло - он вернул в город производство. Он нанимает молодых и старых, кто нуждается в работе. Промышленность жива. Все счастливы.

Но самое лучшее, что произошло в Эйндховене – то, что многие молодые люди, закончившие университет или академию дизайна и 15 лет назад уехавшие бы из города в Амстердам (только там можно было найти работу дизайнера) – теперь остаются. В Эйндховене они находят работу или занимаются своим делом, находят жилье – в тех же старых зданиях. Плюс ко всему город проводит неделю дизайна. И получается, что город развивает рынок дизайна, тем самым продвигает тех мастеров, кто в нем живет. Это фантастика.

Так что – видите, лучше подумать, что у вас есть, прежде чем это сносить. Подумайте о будущем, оцените варианты и возможности.

И в этом плане Эйндховен как никакой другой голландский город похож на то, что происходит во многих российских городах.

И когда я встречался с вашими мэрами, я им говорил: если вам звонит парень и говорит, что ему нужно то или другое пустое здание и он знает, как его использовать, дайте ему это здание… начните сотрудничество, пусть даже на временных условиях. Если вы сломаете это здание, то парень уедет в Москву. Дайте ему шанс, заставьте его остаться, помогите ему продвинуться и тем самым вы дадите шанс и другим остаться. Если это не сработает – нет проблем – здание на месте, и вы сможете использовать другой вариант…

В Санкт-Петербурге я видел много пустующих зданий, тысячи квадратных метров. Я спросил собственника одного из них: «Что вы там собираетесь делать?» - «Музей», - ответил он… Но кому он нужен? Кому нужен еще один музей в Санкт-Петербурге? Эрмитаж переполнен. Хорошо, отдайте один этаж под музей, пусть будет что-то, как на фабрике «Большевик» в Москве. Ну а остальные-то квадратные метры отдайте студентам, устройте рестораны, проведите высокоскоростной интернет, и место заработает и заживет. И это способ создать какую-то ценность. Музей позволяет нанести здание на карту, а новая экономика – делает его жизнеспособным.

Столько пустующих зданий могут использоваться как общественные пространства в Москве. Зимой у вас много снега. Но внутри этих старых заводов – у вас фантастические возможности: для торговли, рынков, игровых площадок… Так делают в Швейцарии, в Винтертуре и Цюрихе. Конечно, это требует денег, но ведь это на благое дело: заставить людей оставаться и встречаться».

Сергей Куликов, архитектор-реставратор высшей категории:

«Любая городская территория, обладающая историко-культурным потенциалом достаточно сложно регулируется и ещё сложнее интегрируются в планы территориального управления, генеральные планы и планы планы развития территорий, генерируемые региональной или муниципальной властью. Зоны охраны, как правило, формируются вокруг памятников истории и культуры, носят охранительную функцию, фиксируют сложившуюся ситуацию, за редким исключением, не дают никаких рекомендаций по допустимым мерам градостроительного воздействия на сложившуюся историко-градостроительную среду и опорный контекст, состоящий из объектов культурного наследия и ценных элементов, её определяющих.  Предложенный дизайнером Питом Хайн Эйком подход для Strijp R в Эйндховене – районе бывшего завода Philips, отвечает идее возвращения к жизни в новом качестве, нахождения неких принципов ревитализации, поиска того ядра, который сформирует вокруг себя программу жизни, легенду, связывающую прошлое и настоящее. Вот этот поиск особенностей и возможностей, заложенных в прошлом, но являющихся основой для формирования основ сохранения и развития, не нарушает сложившуюся ситуацию. Но при этом формирует все виды привычного уклада жизни для городского образования, где развивается экономика на базе производственной сферы, формирования селитебной зоны и сферы услуг с возникающими вокруг общественными и публичными зонами. Для любой концепции сохранения культурного наследия в исторических поселениях, особенно небольших, важно иметь легенду, отражающую преемственность традиций. И ещё очень важна оценка всех форм потенциального развития и ресурсы, которые есть или необходимо привлечь. Данный пример не является чем-то особенным для мировой практики, но показателен чисто голландским подходом, когда за основу берется история трудовых навыков и уважения к ним, составляющая основу реализации данного проекта. 

Можно было бы только приветствовать такой подход к десяткам и сотням исторических городов и сел, разбросанных по территории нашей необъятной страны, как некую надежду на сохранение еще теплящейся там жизни».

Марина Хрусталева:

«Это классический пример так называемой Adaptive Reuse, или приспособления бывших промышленных зданий. Зачастую снос кажется самым простым способом "рекультивации" индустриальных ансамблей. Более изощренным способом становится комплексная реконструкция с привлечением больших бюджетов и знаменитых архитекторов. Но большинство бывших заводов и фабрик в Европе и США шли именно по пути приспособления: постепенный подбор подходящих функций, временное использование, энергия художников и дизайнеров, создающих новое качество привычной среды, поэтапный редевелопмент под новые нужды. Москва может похвастаться центрами ArtPlay, "Винзавод" и "Флакон", фабриками "Московский Шелк" и "Красный Октябрь". Хочется надеяться, что их станет больше».

5. Доминиканская церковь в Маастрихте, Голландия (Dominican Church in Maastricht)

Интерьер бывшей Доминиканской церкви (Национальный памятник, 1466 год) в Маастрихте преобразован в книжный магазин. Дизайн: BK Architects, Untrecht.

Магазин открылся в 2005 году. Реализация проекта шла очень тяжело из-за длительных согласований и сопротивления общины, которая протестовала против продажи храма предпринимателю. Также было сложно совместить такую адаптацию со строительными правилами, местный отдел по наследию не сразу согласился на эти планы. В обновленной модели только половина доходов идет от книжного магазина: рядом на месте старых домов расположился бар-ресторан, выставочные площадки, есть место для шоу и мероприятий.

Дизайн архитекторов BK состоит в дополнении интерьера храма свободно расставленными трехэтажными книжными шкафами. Поднявшись на высоту 11 метров, можно насладиться фресками на потолке, разглядеть их с близкого расстояния. Сохранен обзор органа. Реализация проекта шла восемь лет. Расходы возросли с 2 до 5 миллионов евро, включая 1,1 млн евро гранта на реставрацию. Проект начат в 2013 году.

Эверт Верхаген:

«В Европе сейчас много пустующих церквей. Когда оттуда уходят протестанты, они не возражают, чтобы в церкви разместился завод или магазины. Но католики говорят, что место все равно остается святым. И они против многих проектов по реновации храмов, например, против кинотеатров в бывших церквах, так как в фильмах могут демонстрироваться сексуальные сцены. Католики предпочтут скорее снести церковь и уже на ее месте развивать что-то новое.

Книжный магазин в храме – я думаю, это превосходная идея. Наверняка его содержание обходится довольно дорого. Надеюсь, книжный магазин может себе это позволить. Да и город, думаю, что-то платит тоже. Но цель все оправдывает: это место, где люди встречаются».

Сергей Куликов:

«Десакрализация пространства - вопрос не простой, как правило, имеет под собой некий социальный договор, явный или тайный, происходящий во время смены векторов общественного развития в виде войн, революций или других подобных событий. Воздвижение и свержение алтарей - вещь далеко не однозначная, и при изменении формы религиозных верований, как правило, акцент делался на изменение формы культовых построек, а не на потерю сущностного понимания места. В личностном плане в нашей стране и в данное время вопрос крайне непрост, и участие в таком процессе может привести к внутреннему надлому. Архитектор, вносящий новую функцию в храмовое пространство, всегда находится в этом внутреннем конфликте: с одной стороны, любое историческое здание может быть приспособлено под новую функцию при условии, что она категорически не меняет само пространство памятника, с другой стороны, и это важно, прежде всего, для нашей страны, где история поругания святынь носила массовый, государственный характер, а в настоящее время в общественном сознании присутствует негативная оценка этого периода отечественной истории - только первоначальное предназначение имеет право на жизнь. В этом случае вариантов немного: или культовый объект, или музейное помещение с ограничением функции использования и тем для экспозиционного показа. Любые другие варианты конфликтны по определению. В данном случае внесение изменений BK Architects, Untrecht в интерьер бывшей Доминиканской церкви достаточно тактично, является итогом дискуссии и носит обратимый характер. При этом стоит заметить, что и в этом случае проект представляет комплексный подход, когда не просто здание бывшей церкви превращается в торговый зал книжного магазина, но и городская среда вокруг преобразовывается и становится неким общественным пространством, предлагающим различные услуги, которые позволяют в том числе и окупать понесённые затраты. Пример, наверное, положительный, прежде всего, конечно, своей чисто голландской практичностью, основанной в том числе и на протестантской этике, но для нас он важен как некое понимание вопроса сохранения объектов культурного наследия и капитализации наследия любых видов на долгую перспективу, за исключением культовых зданий».

Марина Хрусталева:

«Россия пережила крайне травматичный опыт "перепрофилирования" церквей, и такие примеры до сих пор вызывают настороженность. Тем не менее, факт остается фактом: все больше церковных зданий по всему миру остается без приходов и не используется по назначению. Книжные магазины тоже переживают не лучшие времена, и синергия двух элитарных функций дает, на мой взгляд, позитивный эффект. С точки зрения сохранения памятника, все сделано очень корректно: книжное оборудование не касается исторических стен, и приспособление в целом можно считать обратимым».   

   

Особое мнение относительно приведенных примеров - профессора МАРХИ, члена Международного Совета по вопросам памятников и достопримечательных мест (ИКОМОС)  Наталии Душкиной:

«Международная практика показывает, что проекты приспособления или «адаптации к современности» (быстро меняющейся) почти неизбежны. Степень «вхождения» или «внедрения» зависит от градации ценности исторического сооружения. Если речь идет о статусных памятниках, включенных в реестры наследия, то здесь вилка подходов велика – от полной неприкосновенности объектов высшей категории до различной степени допустимых изменений на памятниках более низкого ценностного ряда. При этом, очевидна общая тенденция в отношении пласта прошлого – отказ от сносов как бесперспективных с позиций экономики, экологии и культуры. Следовательно, стратегия будущего – не строить новое, а обживать имеющееся. Скорее всего, архитектурная практика XXI века будет нацелена именно на этот подход. В подтверждение слов, хотела бы назвать - из самых последних именно голландских новаций - публикацию новой книги/учебного пособия «Designing from Heritage. Strategies for Conservation and Conversion» («Проектируя из наследия. Стратегии для сохранения и конверсии»), изданную в 2017 году Техническим университетом Дельфта. Ее авторы Marieke Kuipers и Wessel de Jonge хорошо известны в мире и в России. Примеры демонстрируют варианты научной реставрации и реконструкции, деликатного «вхождения» в памятник, приспособления зданий к современным потребностям энергосбережения.

Считаю, что неприемлемыми являются образное искажение памятника, резкое изменение его параметров, конструктивных особенностей, визуальных характеристик. «Незаметность», «невидимость», «тактичность» - ключевые слова высоко профессиональной работы по адаптации. Важно установление четких границ допустимых изменений, прописанных законодательно. Это касается и нелегких отечественных реалий».

Всех желающих приглашаем к продолжению дискуссии.