3272-я мечеть Стамбула

Святая София в роли заложницы политики

Константин Михайлов

Собор-музей Святой Софии в Константинополе-Стамбуле снова становится мечетью. В мире это мало кого радует, поскольку один из главных символов культурного наследия планеты делается заложником политических амбиций. Политика от таких подходов если и выигрывает, то ненадолго, а вот наследие, как правило – проигрывает, несет урон и ущерб. 

Запоминается результат

Анализировать внутриполитические турецкие расклады и тактические и стратегические цели президента Турции Реджепа Эрдогана – дело политологов. Не буду этим заниматься, и не только потому, что не хочу отбивать чужой хлеб. Логика большой истории проста и неумолима. Сиюминутные тактические выигрыши политиков назавтра обесцениваются, заслоняются новыми комбинациями, забываются. А ценности вневременные – то, собственно, что и зовется Всемирным наследием – живут своей долгой жизнью. 

В конце концов, любой объект Всемирного наследия, практически любое заметное произведение мировой художественной культуры имели свой политический контекст и подтекст. Но эти контексты и подтексты интересны историкам и специалистам; а миллионы людей восхищаются Парфеноном, Ангкор-Ватом в Камбодже или церковью Вознесения в Коломенском, не вдаваясь в подробности политических и иных амбиций их создателей. 

Это касается не только созидания, но и разрушения: никого не волнуют амбиции или чувства геростратов – запоминается результат. 

Можем повторить?

Поэтому, если абстрагироваться от политических турецких реалий сегодняшнего дня, ответ на вопрос – что происходит в Стамбуле, коль скоро музейный собор Святой Софии вновь делают мечетью, каковой он пребывал до 1934 года? – прост. 

Мечетей в Стамбуле и так хватает – Айя-София станет 3272-й по счету.

Дело в другом: президент Реджеп Эрдоган и его сторонники и избиратели повторяют, воспроизводят, переживают заново захват Константинополя в 1453 году. И присвоение, перекодировку главного символа и духовного центра захваченного города. С той разницей, что в отличие от 1453 года Святую Софию некому защищать. 

В мировой истории подобная перекодировка происходила не раз и не два: победители осваивали и присваивали культурные и духовные символы побежденных. То есть ставили их себе на службу. Можно вспомнить и церковь св. Женевьевы в Париже, обращенную победившими французскими революционерами в 1791 году в «храм Отечества», и тот же Парфенон, побывавший и христианской церковью, и мусульманской мечетью. Да и превращение православных храмов в России после 1917 года в храмы нового советского «культа» – дома культуры и школы – явление того же порядка. 

В России, кстати, история со Святой Софией принимается близко к сердцу, возможно, еще и потому, что после 1917 года победители-большевики проделали с Москвой очень похожее на то, что завоеватели 1453 года – с Константинополем.  

Второй и Третий Рим

С тех пор, как старец Филофей, монах Спасо-Елеазарова монастыря, затерянного меж лесов и болот неподалеку от Пскова, сформулировал теорию «Москва – Третий Рим, а Четвертому не бывать», наши соотечественники беспрестанно сопоставляют судьбы, образы и черты Рима, Константинополя и Москвы. Параллели, безусловно, прослеживаются. Это большая отдельная тема, и мы не будем в нее здесь углубляться.

Удивительно, что прослеживая те или иные отдельные похожие черты устройства Второго и Третьего Римов, Константинополя и Москвы, историки поразительным образом проходят мимо сходства их исторической судьбы. Как известно, Константинополь был захвачен турками в 1453 году и превращен из столицы Византийской империи в столицу империи Османской. Но объявить чужую столицу своей и действительно сделать ее таковой – совсем не одно и то же. Захваченный турками город был визуально чужим и чуждым. Всюду высились купола христианских храмов, кресты, мемориальные колонны императоров. Это была иная слава, иная история, иная философия, овеществленная в камне. И эти камни говорили. Туркам потребовалось почти полтора столетия, чтобы перекодировать захваченный город на свой манер. Напомним вкратце, что они для этого сделали.

Они закрыли почти все христианские церкви города. Главную святыню Константинополя – собор святой Софии – они превратили в мечеть, пристроили к ней минареты – так, чтобы храм и мечеть напоминал и внешне. То же превращение пережили десятки больших и малых городских церквей и монастырей. Десятки храмов, стоявших на выигрышных местах, представлявших собою архитектурные доминанты города, были снесены до основания. На их месте выросли мечети. Колонны императоров были низвергнуты. Греческие названия улиц, площадей и районов города были заменены турецкими. И, наконец, само имя Константинополя было стерто с географических карт, уступив место Стамбулу.

Нам это ничего не напоминает? Не Москву ли преобразовывали подобным образом из первопрестольного града Российской империи в столицу мирового коммунизма? С той, впрочем, разницей, что на перекодировку Москвы большевикам понадобилось не 150, а каких-нибудь 15-20 лет. Напомним вкратце, что они для этого сделали.

Они закрыли почти все православные церкви города. Главный храм города – храм Христа Спасителя – взорвали, чтобы построить на его месте символ нового коммунистического мира – Дворец Советов. Десятки церквей были перестроены до неузнаваемости – с них снимали кресты, сносили колокольни и главы, сбивали декор, отламывали апсиды – так, чтобы здание ничем уже не напоминало православный храм. Десятки других церквей и монастырей, стоявших на выигрышных местах, представлявших собою архитектурные доминанты города, были снесены до основания. На их месте построены рабочие клубы, школы и другие источники «пролетарской культуры». Монументы императоров были низвергнуты. Старинные названия улиц, площадей и районов были заменены советскими. Вот только имя Москвы все же не было стерто с географических карт: вопрос о переименовании ее в Сталинодар некоторое время обсуждался, но решение так и не было принято…

Параллель эта, как и любая другая, в какой-то мере условна. Москву в 1917 году захватывали не иноземные завоеватели. Но то, что к власти в стране пришли люди, желавшие построить в ней принципиально иную цивилизацию – несомненно.

Как и в Константинополе в 1453 году. И мечеть Айя-София стала символом этой новой цивилизации, построенной на руинах прежней.

Прорыв и срыв

В 1934 году, когда в Москве строители новой цивилизации ломали Сухареву башню, Кемаль Ататюрк, великий преобразователь Турции, превратил мечеть Аяй-София в музей. Вновь оставляю в стороне европейские и турецкие политические расклады и тактические расчеты 1934 года – с большой временной дистанции этот акт выглядит мудрым шагом культурной политики, предвосхищавшей тренды последней трети ХХ века. 

Когда культуру и ее памятники перестают делить, ее начинают приумножать. В новом музее соседствовали и христианские, и мусульманские религиозные артефакты. Ататюрк фактически объявил Святую Софию объектом общего, всемирного наследия – за несколько десятилетий до появления соответствующей Конвенции ЮНЕСКО. И миллионы людей во всем мире, ценящих культуру и наследие, до сих пор признательны Ататюрку и Турции за этот шаг. 

Поэтому, кстати, так болезненна реакция в самых разных странах – от Греции до США – на турецкий шаг в обратном направлении. Историческая память сильна, и покушение 

на нее вызывает подлинную боль. И насколько решение 1934 года до сих пор выглядит прорывом в будущее, настолько решение 2020 года кажется срывом в глубокую архаику. 

Президент Эрдоган сегодня называет превращение Святой Софии в мечеть исправлением «ошибки» турецких властей 1934 года. Увы, исправляется «ошибка», которой следовало бы гордиться. 

Пророчество петроградской коллегии

Разумеется, турецкие власти уверяют мир, что объект Всемирного наследия не понесет никакого урона. «Пусть никто не волнуется, мы продолжим сохранять Айя-Софию как сокровище, ее культурную ценность», – обещает президент Турции. Его официальный представитель Ибрагим Калын добавляет, что представители всех религий, в том числе и православные христиане, смогут беспрепятственно посещать собор Святой Софии, где будут сохранены все христианские фрески и мозаики.

Но «нейтральный» статус музея (а музейное использование для столь древнего и почтенного здания, несомненно, самый лучший вариант) предполагает равные права и равные возможности для всех конфессий или социальных групп. Как только музей превращается в мечеть, неизбежно возникают первые среди равных. (Надо заметить, что именно этим, а отнюдь не антирелигиозными мотивами, был вызван недавний гражданский протест в Санкт-Петербурге, в связи с намерениями сделать Исаакиевский собор из музея – действующим храмом. И наши власти поступили весьма мудро, остановив реализацию этого намерения.)

Турецкие СМИ уже сообщают о специальной технике освещения, которая позволит сделать христианские фрески, мозаики и символы невидимыми – пока что во время намазов. Для туристов, которые теперь не смогут осматривать собор во время намаза, будут устроены некие специальные коридоры. Мраморный пол Святой Софии застелют молитвенным ковром. В новую мечеть уже назначены два имама и четыре муэдзина.

В общем, всемирное наследие вновь делается турецким. 

И нельзя сказать, кстати, что ко всеобщему ликованию, хоть Реджеп Эрдоган и заявляет, что исполняет волю 83 миллионов турецких граждан. В турецкой печати можно встретить в эти дни и такие оценки: «Что мы, Турция, обретем от этого? Никто не может сказать, что в округе нет другой мечети и людям некуда ходить на намаз… До настоящего времени ни из одной точки мира не поступило заявление «молодцы, мы вас поддерживаем»… Дорогие читатели, когда Айя-София превратится в мечеть, вот, что нас ждет. Мраморный пол, которому тысяча с лишним лет, будет покрыт коврами, чтобы на них совершали намаз. Местным и иностранным туристам, приезжающим посетить музей, будут на входе указывать на несоответствия внешнего вида. Особенно, если будет введен запрет на вход в обуви…

Музей Айя-София — чуть ли не машинка для печатания денег для Турции. Это второй музей после Топкапы, который приносит нашей стране больше всего доходов» И т.п.

Однако гипотетические политические дивиденды представляются турецким властям важнее реальных экономических доходов. 

И тут опять нельзя не вспомнить Россию, а именно – поистине пророческое обращение Петроградской коллегии по охране памятников старины и сокровищ искусства к Советскому правительству в 1918 году, когда было принято решение о том, что Московский Кремль станет резиденцией новой политической власти: «Опытом установлено, что место пребывания правительства, как место наиболее интенсивной политической жизни, неизбежно влечет за собою гибель многих памятников старины и искусства… занятие Кремля правительством создает чудовищную угрозу целости величайших по своему мировому и исключительному значению памятников». 

Все так и сбылось, напоминание тому – пустыри на месте Чудова и Вознесенского монастырей, Малого Николаевского дворца, Дворец Съездов на месте старой Оружейной палаты и другие кремлевские утраты.

Суверенное право

Критикам нового поворота в судьбе Святой Софии в Стамбуле отвечают, что превращение музей в мечеть – внутреннее дело и суверенное право Турции.

Никто не спорит. Однако нельзя забывать, что Святая София – объект Всемирного наследия, Конвенцию о котором подписала и Турция. 

А в Конвенции этой, принятой ЮНЕСКО еще в 1972 году, есть такая статья: «Полностью уважая суверенитет государств, на территории которых находится культурное и природное наследие… государства — стороны настоящей Конвенции признают, что оно является всеобщим наследием, для охраны которого все международное сообщество обязано сотрудничать».

В списки объектов Всемирного наследия Святая София включалась, будучи именно музеем, так что радикальное изменение статуса требует если не согласования, то согласия ЮНЕСКО.

Однако в эти дни турецкая печать вспоминает иное имя Святой Софии – «Мечеть Завоевания», что не оставляет сомнений в политической подоплеке происходящего. Международное сообщество Турции в вопросе о судьбе Святой Софии, судя по всему, не указ. А между «завоеванием» и «всеобщим наследием» – не просто дистанция огромного размера, а целая пропасть.

Текст опубликован в журнале «Огонек», № 28, от 20 июля 2020 года.