«Архитектурная Реинкарнация» десять лет спустя

Марина Хрусталева,

Центр капитализации наследия

В 2004 году у меня родилась старшая дочь. Невероятным образом это событие выстроило стройную иерархию жизненных приоритетов, уведя в тень ненужное и высветив главное. Мне вдруг стало понятно, зачем я училась всему, чему я училась, чем я должна заниматься и с кем. Я впервые в жизни озаглавила файл "Планы" и написала себе задачи, которые я выполняю до сих пор, и круг соратников, с которыми я до сих пор мысленно рядом.

Тем же летом я написала текст "Архитектурная Реинкарнация", суммировав багаж знаний, накопленных за предыдущие 10 лет погружения в тему, учебы в РГГУ, работы в Музее Архитектуры, подготовки диссертации в магистратуре "Шанинки". Я хотела назвать его "реанимация" (пере-одушевление) или "реабилитация" (пере-обживание), но оба термина вызывали негативные коннотации. "Реинкарнацию" посоветовал мой коллега арт-рейнджер Владимир Сорокин, за что я безмерно ему благодарна.

Этот термин мы использовали в 2010 году, когда в три зыбкие эйфорические недели "перемэрия" между уходом Лужкова и приходом Собянина провели в Бизнес-школе Сколково Форум М:Э.Р. - "Москва: Экономика Реинкарнации". В этом году наша новая организация, Центр капитализации наследия, запустила серию телепередач "Реинкарнация" на канале "Дождь". Мне до сих пор кажется, что поиск форм оживления заброшенных зданий - одно из самых интересных занятий на этой планете.

На днях мы открыли в Музее Москвы выставку фотографий Натальи Меликовой "Фабрики на реке" про исторические промышленные ансамбли на Москве-реке, чей символический потенциал значительно превосходит стоимость земли, на которой они стоят. 12 декабря на Московском Урбанистическом Форуме я буду делать о них доклад.

«Хранители Наследия»: "Архитектурная Реинкарнация" была опубликована в 2004 г. в "Арт-Хронике" (№  4) и отсутствует в Сети. Мы решили восполнить этот пробел. Картинки с выставки «Фабрики на реке» помогут осознать, сократилась ли за 10 лет дистанция между заграничным и отечественным опытом реинкарнации.

"Архитектурная биеннале в Венеции (2004) носит название METAMORPH – ПРЕВРАЩЕНИЯ. По словам ее директора, Курта Фостера, выставка должна продемонстрировать «инновационное сопоставление архитектуры с живым организмом с его способностью к трансформации». Один из четырех основных разделов, TRANSFORMATIONS, посвящен ведущему тренду современной архитектуры – искусству перевоплощения зданий.

SecondHand

Практичных, переживших Реформацию европейцев искренне восхищает эта способность к трансформации, особенно актуальная в связи с завершением индустриальной эры. С упоением фокусников они превращают фабрики в медиа-центры, электростанции – в музеи, газгольдеры – в жилые дома, трамвайные депо – в культурные зоны, а угольные бассейны – в цветущие экополисы. Протестантская этика, чтящая частную собственность и уважающая результаты труда, не допускает и мысли о возможности разрушения опустевших построек. Новое время – новые функции, новая яркая жизнь в когда-то мрачных кварталах, приносящая драйв и доход, привлекающая туристов.

Не последнюю роль в этой конверсии играют люди искусства, склонные к городской романтике. Неприхотливые и экстравагантные художники и музыканты, артисты и веб-дизайнеры, архитекторы и программисты обживают заброшенные дома и забытые богом районы. Непрерывные вернисажи, уличные концерты, арткафе и ночная жизнь постепенно меняют отношение к месту, привлекая в него сперва молодежь, потом – респектабельную публику, а затем – риэлторов, реставраторов, инвесторов. Вслед за бьющей ключом новой жизнью приходят деньги, начинается реконструкция, а художники-первопроходцы уходят дальше. Лондон пережил несколько волн артмиграции: после роста цен на недвижимость в Сохо художники перебрались в Камден Таун, а сегодня их стоит искать в Ист-Энде: в Уэппинге, Тауэр Хэмлитс, Хокни или на Хокстон Сквер.

В русском сознании подобное волшебство до сих пор не вызывает доверия. Нам значительно ближе воландовский стиль работы с «пятым измерением», раздвигающим стены, умножающим площадь, создающим нежданную роскошь за скромным фасадом. И если европейцы испытывают нескрываемое удовольствие от скромных в сравнении с новым строительством бюджетов регенерации, мы, как и раньше, готовы бросить любые средства на разрушение до основанья и строительство нового мира.  

Наследники и самозванцы

Причины этих различий стоит искать в глубинной сущности архитектуры – искусства бессмертия, переживающего своих создателей и владельцев. Будучи свидетельством цивилизаторской миссии человека, архитектурное наследие становится наиболее осязаемой частью культурной памяти общества, формирует национальную и историческую идентичность. Смысл архитектуры – в способности к материальному воплощению представлений о мироустройстве, формированию образа жизни в соответствии с идеалами времени. Очевидно, что потеря зданием функции означает не только выезд владельца, – она обозначает смену социального строя, при которой архитектура прежней эпохи идеологически может стать нежелательной и даже небезопасной. Здание на какое-то время становится «неприкасаемым», а его дальнейшая судьба впрямую зависит от понимания роли наследия в разных культурах.

Охрана недвижимого наследия – важнейшая составляющая культурной политики европейских стран. Многовековая история, сформировавшая облик городов и загородных ландшафтов, оставила нынешним поколениям значительное наследство. Базовое определение Конвенции об охране архитектурного наследия Европы, принятой Советом Европы в Гранаде в 1985 году, не случайно прямо использует термин «богатство»: «Архитектурное наследие является незаменимым выражением богатства и разнообразия культурного наследия Европы, несёт в себе неоценимые свидетельства нашего прошлого и представляет собой общее наследие всех европейцев». В зарубежной литературе неизменно подчеркивается, что разумное использование архитектурного наследия способно стимулировать устойчивый экономический рост в регионе, способствуя развитию туристического бизнеса, созданию новых рабочих мест, возрождению и развитию старинных ремёсел. «Капитализация» культурных ресурсов представляется способом улучшения качества жизни, насыщения окружающей среды, сохранения её разнообразия, удовлетворения потребности в эстетических переживаниях и причастности к исторической традиции. В последнее время отмечаются своеобразный феномен «онаслеживания пространства» (heritagizationofspace) – все больше и больше зданий трактуются как объекты наследия и используются для привлечения туристов.

Отсутствие должного пиетета к недвижимым памятникам в России, безусловно, имеет свои исторические основания. История русской культуры и архитектуры не слишком благоприятна для формирования устойчивых общенациональных ценностей: неравномерное освоение регионов, централизация материальных и творческих ресурсов в столицах, традиционное использование недолговечных строительных материалов сказались на относительной разреженности архитектурной среды в масштабах страны. Знаковые памятники в массе своей сконцентрированы в исторических городах, в то время как население многих регионов практически не сталкивается с архитектурным наследием в повседневной действительности. Слово «памятник», вошедшее в русский профессиональный жаргон еще в середине XIX века (в отличие от европейских heritage или patrimoine), лишь подчеркивает разницу менталитета: если наследство вещественно и исчисляемо, то память – изменчива и эфемерна.

Политические коллизии ХХ века способствовали дискредитации самого понятия «наследие»: на протяжении советской эпохи бόльшая часть дореволюционных памятников архитектуры трактовалась и воспринималась как нечто классово чуждое, а потому не имеющее наследников в прямом смысле этого слова. Обобществление имущества вызвало нарушение исторической преемственности и исчезновение личной ответственности, предопределив судьбу сотен церквей, монастырей, частных особняков и усадеб. В этих условиях выросло несколько поколений людей, не ощущающих персональной причастности к архитектурному наследию.

В результате в нашей культуре отсутствует навык легкой и эффективной смены функций архитектурных объектов. К счастью или к несчастью, знаковые и ценностные критерии для нас всегда были важнее, чем хозяйственные соображения. Это видно на примере церквей и дворянских усадеб, потерявших свою исходную функцию после революции. Эти добротные в конструктивном отношении здания (молодая советская республика еще долго не имела возможности строить сооружения такого качества!), художественную ценность которых никто не ставил под сомнение, были опустошены, то есть выведены из разряда живой архитектуры. Те из них, которые нашли свое место в изменившейся жизни, были приспособлены под склады, хлебозаводы, психиатрические дома, глубоководные бассейны для водолазов – новая функция настолько абсурдно взаимодействовала с образом здания, что его первоначальный смысл стирался.

За прошедшие десятилетия мало что изменилось. Рост религиозного и национального самосознания последних лет возвеличил отдельные памятники до ранга иконы, но другие попали в положение брошенных военнопленных в тылу врага. «Полоса отчуждения» на западных рубежах бывшего СССР попала в хорошие руки – памятники признали своим наследием иностранцы. Библиотеку Алвара Аальто в Выборге латают финны, костелы Кенигсберга восстанавливают из руин немцы, Львов приводят в порядок поляки, а Черновцы – румыны. Границе с Азией повезло меньше: на территории ислама православные памятники мало кого волнуют, как, впрочем, и наоборот.

Возврат частной собственности тоже не превратил нас в наследников: прерванная история разобщила бывших владельцев и их потомков, уравняв в правах всех желающих связать себя с прошлым. Для спасения памятника нужны не фамильные документы, а способность принять историю, осознав себя ее частью, и готовность осмысленно и ответственно вписать в нее очередную главу. Как заметил О.И. Генисаретский, тончайший философ культуры, антиподом наследничества является самозванство. Самозваным наследникам русской архитектуры сегодня требуется большая отвага и воля.

Дворцы – народу

В отличие от большинства стран, где здания впервые меняют свою функцию в связи с приходом новой экономики, Россия переживает уже вторую волну «превращений». Изъятые из частной и церковной собственности в начале ХХ века, сегодня памятники ждут новых владельцев. Но ни для желающих их использовать, ни для желающих преобразить их, путь к воплощению своей мечты не будет легким.

На протяжении всех лет Советской власти подавляющее большинство объектов культурного наследия находилось в собственности государства. В 1994 году на учёте Министерства Культуры РФ году состояло более 70 тысяч памятников культуры, из которых более 10 тысяч относились к памятникам федерального значения. Несмотря на значительные многолетние усилия по выявлению, паспортизации и реставрации отечественного архитектурного наследия, назвать его состояние удовлетворительным невозможно. По оценке экспертов, около 70% зарегистрированных памятников архитектуры России требует принятия срочных мер или находится на грани неминуемого разрушения. В качестве причин подобного положения указывают правовые проблемы, дефицит финансирования, нерациональное использование имеющихся средств и ресурсов – финансовых, правовых, материально-технических, политических, кадровых. Но сам факт наличия этих проблем свидетельствует о недостаточном понимании ценности архитектурного наследия на всех уровнях общественного сознания – от государственно-нормативного до бытового.

Разработка нового Федерального Закона «Об объектах культурного наследия», занявшая более пяти лет, была вызвана, в первую очередь, радикальными социо-экономическими изменениями. Политические реформы, развитие частной собственности на недвижимые объекты и землю, расширение прав регионов и местной власти, процессы приватизации и передачи имущества религиозным организациям, возобновление институтов лицензирования и страхования потребовали внесение существенных корректив в советские документы 1970-х годов. Новый закон, принятый в июне 2002 года, наметил лишь общие контуры принципов использования и приватизации объектов недвижимого наследия, не решив основной вопрос – в чьём подчинении, и, соответственно, собственности, должны находится памятники культуры.

Эти неясности привели к ожесточённым имущественным спорам местных и федеральных властей. Наиболее остро борьба за влияние и официальное право распоряжаться архитектурным наследием чувствуется в Москве. Существенные доходы, поступающие в московский бюджет от использования элитной недвижимости – памятников архитектуры федерального значения, – вызвали законный интерес сразу у двух, теперь уже расформированных, государственных ведомств – Министерства Культуры и Госстроя. За неимением разъясняющих ситуацию подзаконных актов, вопросы приватизации были отложены на неопределенный срок. Не получили развития и попытки внести в Думу законопроекты о реституции имущества, реквизированного после 1917 года. Деятельность Лиги защиты прав собственников до сих пор не принесла плодов. Если почти все страны бывшего соцлагеря так или иначе возместили потомкам потери дедов, то российские власти, опасаясь народного бунта, предпочли поставить крест на этом вопросе.

Но и власти, и реставраторы, и радетели за судьбу наследия упускают из вида, что спасение не обязательно подразумевает владение. Оговоренная законом аренда, популярное на Западе доверительное управление, всевозможные варианты временных акций могут принести памятнику и городу не меньшую пользу. Опровергая принципы материализма, изменению материи предшествуют свежая идея, вдохновение и намерение, определяющие будущее обновленной архитектуры.

Перерождение

Пока Москва пребывает в судебных тяжбах, Санкт-Петербург с завидной регулярностью проводит международные форумы, внутренние совещания и общественные обсуждения, посвященные распоряжению его немалым наследством. По концентрации памятников архитектуры, построенных за два имперских века, этот город может поспорить не только с любым из российских, но и со многими из европейских собратьев. Весь исторический центр признан объектом Всемирного наследия ЮНЕСКО – здесь не может быть речи о «сносе по аварийности», сохранять и использовать нужно все. Если московские особняки и дворцы большей частью заняты под столичные нужды – органы власти, посольства и представительства, то петербургские могут вполне представлять интерес и для частных инвесторов.

Тема приватизации памятников стала одним из коньков Валентины Матвиенко, провозгласившей свой город «центром рождения и реализации инновационных идей». Этим летом, после четырех лет усилий, здешней Гильдии Управляющих и Девелоперов удалось добиться принятия Закона «О доверительном управлении имуществом Санкт-Петербурга» – в число «управляемых» попадает и историческая недвижимость. Ограничения на новое строительство в центре приводят к изобретательной реставрации старых зданий. Пустующие дворцы активно передаются музеям (см. «АртХроника», № 4, 2002, «Большой Эрмитаж»). Администрация города и области охотно предоставляет памятники для художественного освоения: в Новой Голландии, в корпусе трикотажной фабрике «Красное Знамя», построенном знаменитым Эрихом Мендельсоном, и на часовой фабрике Зигеля трижды «осваивался» международный проект Emplacements; в складах Кронштадта два года подряд проходят лэнд-арт семинары лондонской группы Luna Nera и ее русских друзей; в фортах – уже в пятый раз устраивали рейв Fortdance – одно из самых соблазнительных музыкальных событий в России.

Опережают столицу и регионы. Областные хозяева озабочены ускорением приватизации: в местных бюджетах нет и не будет денег на восстановление усадеб и храмов. В отличие от городов, где памятники не превратились в руины, здесь нужен серьезный подход и огромные средства. Возможная по закону покупка земли и аренда того, что осталось от зданий, мало устраивает потенциальных помещиков, но других путей пока нет. На сегодняшний день единственный в Подмосковье прецедент передачи имения в частные руки создан благодаря НП «Русская усадьба» – с его помощью обрела хозяина усадьба Огарково на Истре. Что касается сельских храмов, то поновлением тех из них, где есть прихожане, занят центр «Сельская Церковь» князя П.Д. Голицына. Перспективы есть и в Тверской области – рачительный губернатор Дмитрий Зеленин принял целевую программу по сохранению подотчетного ему культурного наследия, направленную на «возрождение историко-культурного потенциала». Первыми ласточками стали дом священника Белюстина в Калязине и усадьба Знаменское-Раек – шедевр Николая Львова. Их восстановлением занялся московский холдинг «Конкор», чьи заводы находятся в этом районе.

Возникают попытки работы с «пропащими» деревнями, обозначенными на картах таинственным «нежил.». Расположенные в девственных лесах, они могли бы стать базами экологического и ремесленного туризма, давно освоенного в Скандинавии. В Петрозаводске разработан и ждет инвесторов проект «Возрождение исторических деревень Карелии»: «опытными полигонами» должны стать православное село Усть-Яндома в Заонежье, рыбацкий поселок Вирма в Поморье и плотницкая деревня Кинерма в Ведлозерье. Запланирована реставрация деревенских часовен и крестьянских домов, развитие характерных для каждой деревни народных традиций и ремесел, обучение местных жителей и включение деревень в сферу культурного туризма.

Но для многих и многих объектов наследия будущее скрыто в тумане. Далеко не вся архитектура ушедших эпох состоит на государственной охране. Кое-что не воспринимается как памятник, несмотря на официальный статус. Речь идет о «неугодном», «ничейном» наследии, недостаточно привлекательном, чтобы кто-то его счел своим. Для его сохранения и освоения недостаточно реставрации и реконструкции – разрушения Второй мировой войны сделали реставрацию государственным делом, превратив нашу школу в одну из сильнейших в мире. Прежде, чем заниматься материальной сущностью памятников, их выживанием в физическом смысле, необходимо работать с идейным полем, с полем культурных значений. Необходима архитектурная реабилитация – переобитание, возвращение к жизни, осмысление новой роли каждого здания.

Под угрозой малоэтажная городская застройка – традиционные особнячки, сегодня мешающие эффективному освоению площадей ввысь и вглубь. Единицы, оставшиеся в Москве, и целые кварталы в Вологде, Самаре, Иркутске, Томске, выгорают ночами, освобождая застройщикам землю. Превращенные в исторические зоны, сохраняющие своеобразие русской городской культуры, они могли бы принести городам долгосрочный и устойчивый доход. Растворяются целые города, когда-то уездные центры или передовики индустриализации, теперь лишенные производства. Британский Хаддерсфилд – «Творческий город», или занявший экологическую нишу Фрейбург демонстрируют доступные механизмы эффективной регенерации.

Разбираются на кирпич замки и крепости от Калининграда до Владивостока – старинный кирпич можно продать по два рубля за штуку, а организованный здесь культурный центр мог бы прославить свой город. Пусты и заброшены остающиеся в ведении технарей и военных петровские заводы, екатерининские склады, александровские тюрьмы – памятники просвещенческой воспитательной мысли. Роскошные фабрики индустриальной эпохи в центрах столиц корпус за корпусом сравнивают с землей. Исторический ореол и художественная оригинальность этих построек требуют не так много дополнительных средств: яркая кураторская программа, деликатное архитектурное вмешательство и чуть-чуть мифологии и превратят их в городские достопримечательности.

В особенно тяжелом положении памятники советского авангарда. Стремление архитекторов революции использовать самые новые, экспериментальные материалы, в сочетании с отсутствием должной материальной и технической базы, через семьдесят лет привело их шедевры в плачевное состояние. Отсутствие «вкусного» классического декора и лаконизм образных решений делает памятники модернизма внешне не слишком привлекательными с точки зрения массового вкуса, сегодня поддержанного городскими властями. Жизнестроительная устремленность этих построек вызывает не лучшие воспоминания у поколений, заставших советское время. На «остраненное» отношение, допускающее смесь исторического любопытства с эстетическим наслаждением, способна лишь молодежь и иностранцы, вскормленные авангардом. А ведь новые функции лежат на поверхности – стоит лишь отрешиться от тягостных воспоминаний.

Как ни странно, в полсилы, в полвздоха живут даже наши кремли – символы русской государственности, узлы власти на бескрайней ткани страны. Те из них, где находятся органы управления – для народа мало доступны; те, где администрации нет – бессмысленно, необъяснимо пусты. Современная роль кремлей до сих пор не осознана: они пропадают в лакуне между образом национальной святыни и символом государственной воли. Для новой жизни кремли почти закрыты: Арсенал в Нижнем Новгороде, ставший центром современного искусства, и клуб военно-исторической реконструкции «Ратный мир», занявший две башни кремля в Рязани – первые культуртрегеры на территории власти.

Основой работы с наследием являются знания – включенность памятников в общественный информационный оборот. Конвенция об охране архитектурного наследия Европы призывает своих участников активно «способствовать политике распространения информации и расширения осведомлённости о ценности сохранения архитектурного наследия, особенно путём использования современных средств связи и пропаганды». У нас разговоры о памятниках до сих пор носят кулуарно-маргинальный характер. Существующие реестры и картотеки органов государственной охраны, за последние годы превращенные в электронные базы данных, до сих пор практически недоступны ни в сети Интернет, ни в печатном виде. Пополнением реестров занимаются самоотверженные сотрудники сектора Свода памятников Государственного института искусствознания. Совершая свои экспедиции по регионам, несколько лет подряд они были вынуждены разъезжать на карете скорой помощи – самом дешевом транспорте для искусствоведов.

Нашему наследию действительно нужна скорая помощь – из области идеологии и психологии, а вовсе не экономики и строительства. Реабилитация – выявление исторических культурных смыслов и конструирование будущих, потенциально возможных значений. Реанимация – одушевление заново, наполнение зданий новой современной и содержательной жизнью. Реинкарнация – перерождение в духе буддийской этики, призывающей не разрушать и не причинять вреда ничему, что стоит и растет. Это способ «держаться корней», приобщаясь к энергии предков, силе национальной культуры, питающей новые поколения."

P.S. К сведению желающих поближе познакомиться с автором: 15 декабря Марина Хрусталева читает в Архитектурной школе МАРШ лекцию под названием "Сбережение наследия: этика, экология, экономика". Уверяет, что вход свободный.