Александр СОКУРОВ: У меня есть ощущение, что в России два народа и два общества

В 1995 году по решению Европейской киноакадемии Александр Сокуров был включен в список 100 лучших режиссеров за 100 лет кинематографа. Однако имя Сокурова, обладателя Золотого венецианского льва, все чаще упоминается в хрониках защиты архитектурного наследия в Петербурге. Об этой стороне своей жизни режиссер, член Совета по культуре и искусству при Президенте России, рассказывает «Хранителям наследия».

 - Александр Николаевич, Вы – известный, активно работающий кинорежиссер. Как и почему в Вашей жизни возникла градозащитная деятельность? Как удается совмещать одно с другим?

 - Активная стадия наступила для меня в тот момент, когда над Петербургом нависла угроза Охта-центра. Я осознал, что мой внутренний протест, как и протест других людей, может принять практическую форму. На тот момент все были разъединены. Огромную роль в общей консолидации сыграли движение «Живой город», с которым я познакомился тогда, и партия «Яблоко». Они все время подавали в суды и двигали ситуацию по «юридическому руслу». И тогда потихоньку у меня стало возникать представление о том, как и что нужно делать. Вообще у меня сейчас есть ощущение, что в России живут два народа и есть два общества. Одно - ценит историческую среду и культуру, осознает ее как безусловную непреходящую ценность. Другая… ей вообще на все наплевать. Это, прежде всего, изуверы-архитекторы и строители. И я настаиваю, чтобы мои слова именно в таком виде и были опубликованы. Эти люди – ведущие разрушители, хотя, казалось бы – кто, как не они, должны быть защитниками традиции и наследия? Самое страшное, что они не просто берут заказы и их выполняют, они же еще и учат молодежь, они – академики, имеют звания. Ни на одной градозащитной акции, ни на одной встрече по этой теме я никогда не видел студентов архитектурных или строительных вузов. Волчья стая растит волчат, себе подобных. Я не хочу смягчать терминов. У меня нет других определений для этих людей. Они нарушают цивилизационное развитие, навязывают сумеречные денежные отношения, прививают искаженные ценности.

- Да, удивительно, что приходится защищать и доказывать такие, казалось бы, элементарные вещи, как необходимость сохранения культурного наследия в культурной столице, в Санкт-Петербурге.

- Я же не столичный человек, я родился под Иркутском и в детстве много ездил по стране с родителями: у меня отец был военный. И для меня жизненная ценность – это пристрастие к ухоженному, красивому городу с историей, которая видна и сохранена. Это моя глубокая внутренняя потребность. Россия для меня ассоциируется с необходимостью сохранения истории, с ее преемственностью. А ведь все это происходит и через среду, в которой живет человек. Я в Петербурге с 1980 года и постоянно наблюдаю, что в центре города, среди этой красоты люди даже и ведут себя по-другому. Даже отъявленные негодяи, даже закоренелые «материалисты» – они меняются. И даже для них Петербург – ценность, предмет гордости. Вот это и есть Родина. В то же время я вижу, что есть два Петербурга: центральный, с безупречными пропорциями, «небесная линия над Невой», о которой писал Лихачев, и есть окраинный, - «Гарлем», застроенный массовыми типовыми домами. Эти районы названы именами советских маршалов. Я сначала удивлялся, как можно таким неуютным беспросветным кварталам давать имена военачальников. А сейчас понял. Видимо, в самой этой их профессии уже заложено некое разрушение, и вот эта идея разрушения теперь внедряется через архитектуру - в типовых домах, убивающих эстетическое чувство. Я понимаю, что чувствует сегодня петербуржец окраинный, и каким бы он был, живи в центральной части города. И такое можно сказать о многих городах бывшего СССР. И тем не менее, я замечаю, что молодые люди при всем нигилизме гордятся красотой своих городов, с удовольствием их другим показывают. Дело в том, что красота ассоциируется с надежностью, с основой. А потому и сохранение культурного наследия – это часть самосознания, часть культуры, ее гарант.

- Да, но пока это приходится доказывать. И прежде всего представителям власти. Как складывается диалог госструктур и общественных сил в Петербурге?

- Вы знаете, в какой-то момент конфликт с городской властью дошел до крайнего состояния. Нас, градозащитников, не поддерживал вообще никто. И тогда на одной из очередных акций я предложил Валентине Ивановне Матвиенко, которая в тот момент была губернатором, «выйти из окопов», прекратить, наконец, друг на друга нападать. Она, к изумлению многих, согласилась. Это было года за два до ее ухода с поста и переезда в Москву. Через месяц мы встретились в Управлении культуры на Невском. Нас было пять человек, она приехала одна - без советников, без вице-губернаторов. Мы приготовили карту, где были обозначены более ста исторических объектов, снесенных за последние несколько лет. Мы развернули эту карту и показали ее Валентине Ивановне. Несколько минут она стояла молча, видно было, что это ее впечатлило. Затем начался разговор. Пока мы не обсудили все семь запланированных вопросов, Матвиенко не уехала. Это был первый наш чисто человеческий контакт, что оказалось очень важным. Видимо, до этого представителей общественности ей описывали как оголтелых маргиналов. Теперь же Валентина Ивановна поняла, что с нами можно иметь дело, что люди все – культурные, образованные, искренне болеющие за город, что нам ничего лично от нее не надо и мы не ищем политических дивидендов. И мне показалось, что после этой встречи ей даже самой стало как-то легче. Она поняла, что работа с нами также поможет ей понять реальное положение дел. Сразу по трем из озвученных нами адресов она остановила работы по сносу исторических зданий. Выслушала очень тяжелые замечания с нашей стороны. Мы указали ей на противоречия в работе аппарата городского правительства, на нарушения со стороны вице-губернатора, со стороны стройнадзора. Обсудили противоречия между федеральным и региональным законодательством, на котором «играет» большинство инвесторов. По моим наблюдениям, на этих лазейках строится до сорока процентов всех порочных решений. Конечно, руководитель города не может все контролировать, не говоря уже о том, что зачастую окружение представляет ситуацию в превратном и выгодном для себя свете. Для меня было еще одно приятное открытие: наш губернатор - компетентный в строительных делах человек, который знает нормы и законы.

- Какие практические результаты дала встреча?

- С Валентиной Ивановной мы стали встречаться довольно регулярно. Но я неоднократно задавал Валентине Ивановне вопрос: а есть ли в городе «второе правительство», которое тихо-тихо принимает какие-то «альтернативные» решения? Почему по распоряжению губернатора снос останавливается, а потом ночью или рано утром, все уничтожается под ноль? Получается, этим людям закон не писан. Сейчас все чаще нам стали намекать, что нельзя вставать на пути того или иного застройщика, потому что он – «друг Путина». И таких «друзей» все больше и больше. Мне интересно было бы у Владимира Владимировича спросить - он-то их знает? Пусть уже дадут нам в конце концов список этих неприкосновенных лиц, будем с ними разговаривать на языке закона все-таки. Есть Закон, который что-то формулирует, но ведь есть и моральные нормы, народ, общество, которые выше законов. Для Питера, скажем, невозможно поверхностное отношение ко всему, что связано с блокадой. А у нас – сплошь и рядом – угрозы этим строениям. Да и не только связанным с блокадой, есть угрозы домам, связанным с замечательными именами – с Пушкиным, Чайковским. Но подлость таких разрушителей не имеет границ. Нет души, есть только кошелек на месте головы и пасть для пожирания денег. Они готовы хоть ночью работать, да хоть круглые сутки, лишь бы скорее, скорее снести. С новым губернатором, с Георгием Сергеевичем Полтавченко, мы практически встречаемся все же реже.

- А каким должны быть, по Вашему мнению, взаимоотношения чиновника и представителя общественности?

- Важно, чтобы человек во власти понимал, что он ничего не сможет сделать без городской общины. Ведь о включении в процесс принятия решений гражданского общества, общественных инициатив много очень говорится. И Президент говорит. Фактически градозащитники очень часто сейчас делают за чиновников их работу. При этом абсолютно бесплатно. Из любви к городу. Мы часто не знаем всех мотиваций того или иного градостроительного решения, но мы же чувствуем и понимаем урон, который наносится Петербургу, я уверен, острее чувствуем. И душа с этим смириться не может. У чиновных людей какое-то другое представление о жизни. Они отгорожены от людей. Причем буквально. Когда мы идем в Смольный, мы проходим через ряды черных дорогих иномарок, ждущих «хозяев», затем – этот унизительный обыск на входе, неоднократную проверку документов. Отношение такое: могут пропустить, а могут и не пропустить. Ходим, просим «Христа ради». Вот показываю фото стройплощадок уплотнительного строительства, все кивают… А стройка в результате завершается, и вот это кошмар уже стоит, высится... Хаос идет от власти. Всегда побеждают деньги. Сейчас у нас по-прежнему мало сторонников и во власти, и в политических структурах. Гражданское общество придушено, мало тех, кто способен сказать правду. Петербург вообще – сонный город, город слабый, неинициативный, испуганный. Не знаю, может быть, так с момента революции пошло. Нет ни одной фигуры политически значимой или просто авторитетной, на которую можно было бы опереться в решении общественных проблем. А ведь для Петербурга, для такого особого города, должен быть и особый режим отношений – и со строителями, и с градозащитниками, и с деятелями культуры. Мы вот сейчас ничего не можем сделать со строительством запланированного напротив Пушкинского дома огромным судебного квартала. Все уже решено и мы понимаем, что ни Управделами, ни Президент не отреагирует, потому что он просто не узнает о нашем протесте... Куда бежать, к кому нам обращаться? Какой общественный механизм может сработать, когда такая угроза? Как было бы прекрасно, если бы на этом месте посадили березовую рощу… Партии, которые нас поддерживают, не имеют парламентского статуса или их голос не решающий. Минкульт такие проблемы не рассматривает. Все. Мы вроде как не граждане? Разговоры о гражданском обществе остаются формальностью, вывеской.

- И все-таки Вы продолжаете нелегкое дело градозащиты.

- Я продолжаю ходить на встречи с руководством города, хотя КПД все ниже. Я вышел из Градсовета после того, как поднял там тему о Денисе Левкине, «Варшавском заложнике» . Я сказал: «Защитите его, раз уж он за вас делает вашу работу, защищает архитектуру Петербурга». Вы думаете, меня услышали? Это вызвало такой гнев, такой страх, такую реакцию! Вы не представляете, какие слова сыпались в мой адрес.

- Удивительно еще, как удалось не допустить строительства «башни Газпрома».

- Угрозы, которые несла с собой башня, были слишком очевидны. Многие понимали, что это как грибница. Стоит раз допустить, и пойдет, и пойдет. Будут то на Нью-Йорк, то Лондон ссылаться. Я часто слышу от бизнес-активистов идею выселить Эрмитаж и сделать там отель мирового уровня. Не верите? Но, зная что еще недавно пытались сотворить с Дворцовой площадью, я допускаю, что такое не только всерьез могут обсуждать, но и вполне потом могут реализовать. Сейчас больная тема – это уплотнительная застройка. Уничтожение общественных пространств. Пулковская обсерватория может быть окружена многоэтажным густонаселенным кварталом… В таком случае ведь она может прекратить свое существование. Для нормальной работы обсерватории строить в радиусе 3-4 км нельзя. Таковы технические нормативы. И вот мне интересно, как отреагирует Академия наук? Что окажется важнее и дороже: судьба будущих открытий, судьба Обсерватории, как научного достояния, или «Планетоград»? Мои боль и гнев не проходят. И каждый день появляются новые поводы.
Конечно, я в чем-то ошибаюсь. Но знаю одно точно: нам, русским, давно не хватает ума. Слишком большая страна. Слишком богатый аванс нам Господь передал, поручив распоряжаться Россией.

Беседовала Евгения Твардовская

Фото Михаила Георгиевского