Михаил МИЛЬЧИК: Система научного контроля за реставрацией разрушена в стране полностью

С Михаилом Исаевичем Мильчиком - известным исследователем русского деревянного зодчества, архитектором, историком, членом Федерального научно-методического совета по культурному наследию Минкультуры России - мы собирались говорить о «вечном»: как он пришел в реставрацию, оставив работу учителя истории, какие труды считает главными в жизни, меняется ли в России отношение к наследию. Но пришлось начинать с конкретного и нерадостного. Санкт-Петербургский институт «Спецпроектреставрация», заместителем директора которого является Мильчик, должен выехать из помещений в служебных корпусах Юсуповского дворца, что арендовал более 35 лет.

- Михаил Исаевич, что происходит в институте, куда вы переехали?

- Надо начинать не с того, что произошло 1 декабря. Это уже следствие. А началось все три года назад, когда Росимущество решило продать наш институт. Мы были акционерным обществом со 100%-м государственным участием. Министерство культуры написало пару писем с возражениями, ответа не последовало, на этом все закончилось. Потом был объявлен тендер, на который поступило 5 заявок. Однако к моменту его проведения по «неизвестным» причинам остался только один претендент. Это московская строительная компания «Ника». У нее есть юридический адрес и прочие реквизиты, но никаких следов ее профессиональной деятельности нам найти не удалось.

Итак, мы были куплены. Причем сделка явно оказалась очень выгодной приобретателю. Простая арифметика: у нас на счету на тот момент было около 80 млн. рублей, годовой оборот составлял - 400 млн. рублей, а купили нас за 32 млн. рублей. То есть покупатель сразу получил 48 млн. прибыли.

Первым делом была уволена вся бухгалтерия и на работу взяты новые люди. Директор был лишен права финансового управления, то есть не мог принимать финансовые решения без согласия собственника.

Затем принялись за наши мастерские. Их было 10. Они имели относительную финансовую независимость, что помогало им держаться на плаву. От своей прибыли они отчисляли определенный процент институту, остальное оставляли себе. В случае неудачи могли обратиться за помощью в общую казну. Эта очень эффективная система была разрушена и заменена общей зарплатой уровня 15-16 тысяч рублей. Заинтересованность людей в работе, как и следовало ожидать, снизилась до нуля.

Таким образом, шло планомерное уничтожение института. Конечно же, мы обращались к новому хозяину, точнее, его представителю, говорили, что мастерские оказались на грани полного банкротства, он сказал буквально следующую фразу: «А почему вы думаете, что меня это волнует?»

Но ведь надо понимать, что такое «Спецпроектреставрация» и каково значение института для отрасли. Это крупнейший институт в Санкт-Петербурге, мы отличались от остальных тем, что выполняли весь комплекс необходимых работ: натурные исследования, историко-архивные, археология. У нас был уникальный отдел строительной диагностики - это большая лаборатория, которая исследовала строительные материалы: растворы, кирпич, дерево, а также строительные конструкции, определяла состояние памятника и готовила индивидуальные рекомендации для каждого объекта. В институте был еще сметный отдел, который разрабатывал общие реставрационные нормы, часть их была утверждена Минкультом.

Институт выполнял крупные заказы по Петербургу и России. Достаточно назвать в Петербурге - Казанский собор, Синод, дворец в Гатчине, дворцово-парковый ансамбль в Ораниенбауме, памятники Старой Ладоги… Наши объекты также – Преображенская церковь в Кижах, Грановитая палата в Московском Кремле и многие другие.

Итак, через год-полтора после прихода нового хозяина стало очевидно, что идет не стихийный, а вполне целенаправленный процесс разрушения нашей организации. Мы обратились к губернатору, представителю Президента в Северо-Западном округе, к руководству Комитета по охране памятников. Везде мы встречали понимание, но кроме слов ничего не делалось.

В начале лета мы получили предписание Комитета управления госимуществом Адмиралтейского района Петербурга. Сообщалось, что с 1 декабря они разрывают договор и просят освободить помещения. Без объяснения причин и каких-то альтернативных предложений. А ведь у нас была бессрочная льготная аренда.

С середины лета нам перестали платить зарплату. Из штата в 180 человек осталось 20. Часть мастерских распалась, некоторые – сняли помещения и работают самостоятельно, три – еще как-то влачат жалкое существование. Сейчас мы завершаем уже начатые и оплаченные работы, в частности, по Гатчине.

- А что будет вместо института?

- Я считаю, что такой город как Санкт-Петербург, где почти 9 000 памятников архитектуры, не говоря уже о выявленных объектах культурного наследия и средовой застройке, должен иметь научный центр комплексной реставрации, который бы разрабатывал не только проекты для конкретных объектов, но также и методики общего характера, на базе которого были бы курсы повышения квалификации.

Про это неоднократно я и мои коллеги говорили. Но чтобы организовать такой центр, нужна площадь со льготной арендой и подъемные. Ответа наша инициатива не нашла.

Правда, недавно я видел проект распоряжения губернатора, по которому планируется создать что-то, отдаленно напоминающее такой центр. Запланировано некое учреждение, которое будет помогать нашему КГИОПу (Комитет по государственному контролю, использованию и охране памятников Санкт-Петербурга – Ред.). Его задачи – составление охранных обязательств, предметов охраны, написание историко-культурных экспертиз. Это, безусловно, нужная работа, и ее могли бы делать и сотрудники нашего Института. Но вот реставрации в этом проекте касается только одна строчка. Количество штата – 44 человека. Никакой комплексности при таких условиях быть не может. Для этого нужно хотя бы сто человек. Это минимум, необходимый для эффективной работы.

- Итак, петербургская «Спецпроектреставрация» - крупнейший реставрационный центр c более чем полувековым опытом работы - фактически прекращает существование. Взамен создается некая структура регионального уровня. Получается так?

- Точно такой же процесс уже был. В советское время наш институт был ориентирован в основном на область. А были еще и городские реставрационные мастерские, созданные еще в 1945 году для реставрации разрушенных во время войны памятников – теперь «Ленпроектреставрация». У них ситуация была другая, но финал тот же - банкротство. Сейчас их штат - 8 человек, 2-3 проектанта работают дома. Обе ведущие реставрационные организации Санкт-Петербурга - банкроты.

- А что будет с вашим архивом?

- Наш архив бесценен. Там собраны все документы, начиная с 1959 года. Скажем, материалы исследований дворца и парка в Ропше, проведенные в 70-е годы, когда ансамбль был еще в нормальном состоянии. Потом комплекс дважды горел и сейчас стоит, словно после войны. Ропша передана на баланс Петергофа и там должна начаться реставрация. Так вот, материалы по этим работам – в нашем архиве.

Чтобы вы представляли объем, скажу только, что он занимал помещение в 200 кв. м. Сейчас мы буквально «связали» архив и решаем, куда его деть. Это архив государственный и, скорее всего, мы передадим его на временное хранение в Архивный комитет при Правительстве Петербурга.

- Вы несколько раз сказали о том, что разрушение «Спецпроектреставрации» - процесс не случайный. Кто за ним стоит и какие цели преследует?

- Я не имею ввиду заговоры или интриги. Здесь хуже. Это стихийный процесс общего понижения культурного уровня, размывания исторического сознания, понимания того, что главная ценность в любом виде культурного наследия – подлинность.

Отсюда и главный критерий реставрации – максимальное сохранение подлинности, однако это сегодня мало кого беспокоит. Я неоднократно слышу от чиновников слова: «Зачем держаться за руины? Зачем вам эти лаборатории и многомесячные исследования?» Охрана памятников в сознании нового поколения – это некий заказ уровня «сделайте мне красиво». Это в лучшем случае – воссоздание или строительство «по мотивам», то есть методика научной реставрации за редкими исключениями не соблюдается и требование со стороны органов охраны ей следовать часто отсутствует вовсе. Достаточно вспомнить такие знаковые примеры, как Царицыно в Москве или Новый Иерусалим. У нас в знаменитых зданиях Сената и Синода, к примеру, застроены дворы, а в ряде помещений появилась настенная живопись, хотя там ее никогда не было.

В советское время все проекты реставрации федеральных памятников обязательно рассматривалась Научно-методическим советом при Министерстве культуры, куда входили представители не только этого ведомства, но и специалисты из Москвы, Ленинграда и других регионов. А для крупных объектов создавались комиссии, и их члены выезжали для знакомства с ходом работ на место. Такой же строгий порядок был заведен и для рассмотрения проектов зон охраны исторических городов.

Так, перед обсуждением проекта реставрации Успенского собора Тихвинского монастыря туда приезжали Борис Львович Альтшуллер, Сергей Сергеевич Подъяпольский, Григорий Михайлович Штендер. И потом уже на советах они докладывали свои соображения. На заседание совета шли, как на строгий экзамен. Проект или согласовывался, или отправлялся на доработку. Требовалось четкое обоснование принимаемых решений. Это был важный и действенный орган.

Формально Научно-методический совет в Минкультуры существует и сейчас, но он давно не собирался в полном составе. Кое-как еще работают секции, кстати, без всякого финансирования. Но нет такого однозначно установленного правила, чтоб выносить все проекты на обсуждение Совета. Проекты реставрации даже федеральных памятников согласуются в тиши кабинетов.

Вся система научного и методического контроля за ходом реставрационных работ в стране разрушена полностью. Она как-то еще сохранялась, когда заместителем председателя Совета был Алексей Ильич Комеч, видимо, его авторитетом и влиянием. Его смерть совпала с гибелью Совета.

- Сложный процесс обсуждения, согласования означает и возможное изменение проекта, и затягивание сроков. Лишние сложности никому не нужны?

- Да, и то, что случилось с нашим институтом и «Ленпроектреставрацией» – тому доказательство. Хотя инвесторов и бизнес еще как-то можно понять: время – деньги, а они – люди деловые. Но для того и существуют эксперты, органы по охране памятников, чтобы действия инвесторов корректировать. А понять КГИОП, который согласует чудовищные проекты, я все-таки не могу.

Вот последний пример у нас в Петербурге – это Конюшенное ведомство, федеральный памятник. Выдающийся ансамбль, знаменитый архитектор Василий Петрович Стасов. Там, кроме всего прочего, сохранились две конюшни, каждая длиной по 110 метров – это удивительное, хорошо освещенное и архитектурно организованное сводчатое пространство. Инвестор разрабатывает проект, по которому конюшни расчленяются и в них встраиваются апартаменты.

То есть создается апарт-отель, пространство убивается. Что происходит с лепниной и декором – вообще непонятно, вроде как сохранят, но никто их не увидит. Подо всем комплексом, включая исторические здания, предполагается паркинг. И, кроме того, со стороны двора надстраивается мансарда, а еще, чтобы каждый мог попасть в свои апартаменты, в подлинных стенах пробиваются входы: в каждом корпусе по 10 проемов.

Все это согласовано КГИОП. В задании на реставрацию черным по белому написано, что КГИОП «в целях сохранения памятника» рекомендует устройство подземного гаража и устройство мансарды. Это говорит не инвестор, а орган охраны памятников!

Но меня поразило не только это чудовищное задание. Все попытки специально созданной нашим городским Советом по культурному наследию рабочей группы получить том с исследованиями – натурными и историко-архивными - успехом не увенчались. То есть вроде бы он был, но найти его не могут. Я уверен, что его просто не было. Никто никаких исследований не проводил. На зданиях, когда мы выехали на место, мы обнаружили всего-то два или три зондажа.

Следующий момент. Предметы охраны памятника указаны в акте государственной историко-культурной экспертизы – просто через запятую, без графики, без фотографий. Юристы говорят, что потом что-либо доказать в суде будет уже невозможно, так как по такому описанию невозможно идентифицировать собственно предмет охраны. И вот такая экспертиза была утверждена Министерством культуры, а на этом основании было выдано разрешение на проведение работ. То есть формально у инвестора есть все документы, чтобы «выйти» на объект. Кстати, внутри комплекса они уже успели снести два флигеля XIX века, чтобы таким образом облегчить себе устройство подземного паркинга. Потом предполагается их воссоздать: вместо мешавшего подлинника появится приблизительная копия.

Члены Совета уже год не могут добиться того, чтобы проект был вынесен на заседание нашего Совета: губернатор против.

Понимаете, сейчас охрана наследия все чаще превращается в уничтожение наследия. Профессиональные честь и совесть сотрудников профильных государственных органов вызывают у меня серьезные сомнения. Если такое возможно с памятником федерального значения, в центре Петербурга, в полукилометре от Зимнего дворца и Дворцовой площади, то что же произойдет или уже происходит с более скромными объектами где-нибудь, к примеру, в дорогой для меня Архангельской области?! Вот лет пять назад раскатали в целях реставрации деревянную Одигитриевскую церковь XVIII века в селе Кимже Мезенского района – памятник федерального значения - и… не собрали по сей день: нет финансирования. Заготовленный лес растащен…

Беседовала Евгения Твардовская