Неправильно сказал

Как глава российского региона улучшал терминологию охраны памятников

Константин Михайлов

В середине мая 2023 года случилось редкое в наши дни событие. Большой начальник, крупный руководитель публично признал неправоту собственных слов.

Еще более редкостным это событие делает то, что оно непосредственно связано с культурным наследием.

Вот как было дело. Глава Республики Башкортостан Радий Хабиров на совещании 15 мая в Уфе так прямо и заявил: «Я приведу классический пример неправильного кейса, когда я, здесь сидя, жестко заявил по поводу входной группы Сада Аксакова. Перья полетели сразу. "Хабиров просил снести!" Я сам неправильно все это сказал. Идея-то какая была – воссоздать». 

Поясню, из-за чего «полетели перья». Вход в уфимский Сад Аксакова украшают монументальные неоклассические ворота с колоннами, возведенные в 1956 году. Немного похожие на входную группу столичного ЦПКиО имени Горького, только в уменьшенном масштабе.

За семьдесят лет сооружение, видимо, пришло в ветхость. И на предыдущем совещании, 10 мая, Радий Хабиров и произнес слова, взбудоражившие всю республику: 

«Ну, красиво, конечно. Надо сохранить. Но все стойки "пошли", как говорится. Сюда детей нельзя пускать – крен большой. Это все может в любой момент гикнуться, извините. Это надо сносить, но восстанавливать один в один из натурального камня. Я своих детей через эту арку не поведу, она не подлежит восстановлению. Но мы людям должны объяснить: то, что есть, – оно будет. Скоро откроем Парк Нефтехимиков, мы ж там воссоздали входную группу из натурального камня, которая будет 100 лет стоять. Нам внимательно надо смотреть такие вещи. То, что можно сохранить, надо сохранять. То, что нельзя, – давайте принимать решения. Но самое главное – людям объяснять. Чтобы не прибегали и не говорили: "Убиваете старину". Не убиваем старину. Не подлежит восстановлению – значит, вперед, и двигаемся дальше» (цитирую по областной прессе. – К. М.).

Слова «надо сносить», «не подлежит восстановлению – значит, вперед» применительно к объекту культурного наследия, каковым признан весь Сад Аксакова и его архитектурные элементы, вызвали, естественно, бурную реакцию уфимской общественности и прессы.

Теперь глава региона «исправился» и объяснил, что «сносить» нужно читать как «воссоздать». Но что изменится в судьбе памятника архитектуры от перемены слов?

Каким образом в одной тираде (и, соответственно, в одной голове) соединяются «надо сохранить» и «надо сносить»? И что, собственно, тогда руководитель понимает под сохранением?

Формулу «в целях сохранения – снести» применяли в Москве еще во времена реконструкций Юрия Лужкова. С нее, например, начиналось принятое почти двадцать лет назад, летом 2003-го, постановление столичной мэрии о сносе «Военторга». 

Впоследствии и Юрию Лужкову, и его преемнику, и другим большим руководителям, и руководителям региональных органов охраны памятников, видимо, кто-то объяснил, а может быть, сами додумались, что употреблять в официальных речах и документах слово «снос» по отношению к объектам культурного наследия, которые закон требует охранять и сохранять, как-то не комильфо. Могут неправильно понять. Поскольку русский язык необычайно богат оттенками значений, чиновники, а за ними эксперты, а за ними и журналисты со временем чрезвычайно поднаторели в играх словами. Вместо «сноса» в речах, документах, репортажах и реляциях повсеместно фигурируют теперь «демонтаж», «временная разборка», «замена материалов» и т. д. и т. п. И уж конечно, всякий раз все это упаковано в подарочный пакет с розовым бантиком и этикеткой «сохранение объектов культурного наследия».

Литератор позапрошлого столетия Дмитрий Иванович Писарев, охрану исторических памятников не жаловавший, русским языком владел в совершенстве и за синонимом в карман не лазил. Однако по принципиальным вопросам высказывался четко и ясно, без обиняков. «Слова и иллюзии гибнут, – написал однажды Дмитрий Иванович, как будто про нашу охрану памятников, – факты остаются».

Или не остаются, продолжу я. Слова и иллюзии, конечно, сменяются другими. Но когда объект культурного наследия заменен копией, объектом-то он остается, но не наследия, а умолчания. Наш зачитанный до дыр 73-й Федеральный закон не случайно же говорит именно об обеспечении физической сохранности памятников. И уж двадцать один год он это говорит, но ведь так удобно этого не слышать...

Если снос честно признавать сносом, а утрату – утратой, это неизбежно повлечет вопросы к чиновникам и руководителям. Даже если действительно иного выхода нет, все обветшало, прогнило, распадается на атомы так, что «не подлежит сохранению». Это как бы объективная ситуация, но в ней всегда есть большая доля чьего-то субъективного бездействия. Ведь если памятник архитектуры под чьим-то чутким руководством или кураторством пришел в совершенную ветхость и негодность, то, вероятно, и руководство с кураторством были негодными?

А так ведь, глядишь, и до ответственности руководителей и кураторов дело дойдет. До вопросов не только о сохранности памятников, но и о халатности, о целевом использовании государственных финансов, которые на госохрану и реставрацию памятников выделяются.

А со «спасительными» эвфемизмами – как удобно жить и работать! И объяснять людям: что вы, мы старину не убиваем, мы ее сохраняем – вперед, и двигаемся дальше. А если что разобрали, то немного и ненадолго, построим как было, и даже лучше, будет сто лет стоять.

Все это, к сожалению, не просто слова, это краткий, хотя и немного вольный, пересказ сути бесчисленных экспертиз и распорядительных документов, на основании которых с памятниками производятся такие манипуляции, после которых культурным наследием они остаются только на бумаге и в официальной статистике.

К сожалению, практически любые операции с памятниками возможно признать легальными, если их правильно обозначить в бумагах, подписанных экспертами и должностными лицами. Формальные процедуры соблюдены, а их соответствие содержанию и смыслу закона очень трудно зафиксировать. Даже правоохранительным органам. Даже если они на самом деле хотят разобраться.

Вот, например, недавняя история с реставрацией деревянных торговых рядов в Солигаличе, чуть ли не единственных в Центральной России. В разгар ее выяснилось, что сруб разобран для переборки, а на месте кирпичного цокольного этажа красуются внушительные бетонные конструкции. Костромские общественники бьют тревогу, а госорган охраны памятников успокаивает: все по проекту, сруб заново соберут, а бетон потом кирпичом обложат.

Это истории про «сохранение», а уж «приспособление» объектов культурного наследия к современному использованию – это вообще беспредельное понятие. Нет ему пределов, ну никаких. В Москве, например, сейчас опубликована историко-культурная экспертиза проекта, в соответствии с которым в рамках «приспособления» дворца Разумовских XVIII века, что на Воздвиженке, 6, в соседстве с ним и другими памятниками, в том числе с «нарышкинским» храмом Знамения, на территории объектов культурного наследия выроют огромный котлован для подземной автостоянки. Да еще и частично стены дворца разберут. И ничего, эксперт все одобряет, а орган госохраны, сдается мне, с ним согласится.

Так что Радий Хабиров не зря решил себя поправить, мол, «неправильно все это сказал». Он ведь сказал правду.

P.S. И. о. начальника Управления по государственной охране объектов культурного наследия Республики Башкортостан Салават Кулбахтин заявил 23 мая на совещании в уфимской мэрии, что специалисты проведут обследование входной группы Сада Аксакова и подготовят заключение, исходя из которого будут приниматься «все решения об объемах необходимых работ».